|
Катерина Мурашова (про детей, родителей, отношениях и пр.)
| |
| Сторожея | Дата: Понедельник, 13.10.2014, 16:22 | Сообщение # 16 |
 Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Невероятная встреча Из-за особенностей профессии меня трудно удивить чем-нибудь из сферы человеческих взаимоотношений, но вот действительно одна из самых невероятных историй в моей практике 
Они сидели рядом на банкетке в коридоре и были даже на первый взгляд очень похожи. Подросток и растерянный молодой парень лет 25, явно чувствующий себя в детской поликлинике скованно и неловко.
Я навскидку предположила, что работающие родители сбагрили на старшего брата впавшего в подростковый кризис младшего.
— Можно я сначала зайду один? — спросил старший.
— Конечно, — кивнула я.
— Меня зовут Владимир. Но вы все равно не поверите всей этой истории, — сказал он, усевшись в кресле.
— Поверю, — стараясь быть максимально убедительной, сказала я. — Я и не такое видала. Сколько вам лет, Владимир? Чем вы занимаетесь?
— Двадцать семь. Я работаю в строительной фирме. Закончил архитектурный.
— Сколько лет вашему брату?
— Он мне не брат.
— А кто же? Племянник?
— Я же сказал: вы мне не поверите.
— Но вы же мне еще ничего не рассказали!
Парень вскочил (на мгновение мне показалось, что он сейчас убежит из кабинета), подошел к окну. Отвернувшись, сказал с силой и болью:
— Сашка — мой сын! Но он об этом не знает!
— Господи! — ахнула я. — Сколько же ему лет?
— Тринадцать.
— Садитесь обратно и рассказывайте все с самого начала. Итак: четырнадцать лет назад...
Четырнадцать лет назад тщедушный чернявый подросток с большой папкой для этюдов почти каждый день ходил в художественную школу через классический петербургский двор. Он хотел стать художником. Во дворе Володьку не любили — он был малообщительным и нелюдимым, избегал компаний и обычных подростковых развлечений. Родители день и ночь работали и подрабатывали и на вполне благополучного сына практически не обращали внимания. Учителя положительного мальчика ценили и ставили в пример отвязным пролетарским наследникам, одноклассники недолюбливали.
Однажды маявшиеся без дела дворовые завсегдатаи настойчиво попросили Володьку «показать рисуночки». Володька отказался и попытался убежать. Папку, естественно, отняли, завязки оторвали, наброски пейзажей и натюрмортов птицами разлетелись по двору, в лужи... Володька заорал от ярости и бросился в драку, которая, разумеется, закончилась бы для него весьма печально, если бы не живущая на первом этаже портниха Нина.
Привлеченная дикими воплями, она быстро оценила ситуацию и решила вмешаться. Выскочив во двор, пригрозив милицией, жалобой родителям, в школу и т.д., стыдя и запугивая, она отогнала от Володьки хулиганов, помогла собрать рисунки и увела трясущегося мальчика к себе домой. Там Нина промыла Володькины ссадины, пришила наполовину оторванный рукав, высушила утюгом уцелевшие рисунки и усадила мальчика пить чай с шоколадным печеньем. Вкус этого печенья, как и содержание разговора (до этого момента никто и никогда не разговаривал с ним «как со взрослым»), Владимир помнит и сейчас. Нина спокойно и ни на что не жалуясь, рассказывала о своей жизни (ей было к тридцати, она была совершенно одинока и после смерти родителей приехала в Ленинград из маленького городка), расспрашивала о его семье, учебе, планах на будущее, умно хвалила некоторые его рисунки. А на прощание пригласила заходить еще.
Три недели он копил карманные деньги, а потом пришел к Нине с коробочкой пирожных и розой на длинном стебле.
Довольно быстро Нина стала для Володи собеседником, подругой, художественным консультантом, и вообще он впервые понял, что такое «родная душа». Они не только пили чай, но и несколько раз сходили в Эрмитаж и Русский музей. Мальчик каждый раз готовился к походу в библиотеке по книгам и устраивал для Нины полноценную экскурсию.
Нина не была красива, к тому же с детства прихрамывала, но это было уже неважно. Удивительно ли то, что произошло чуть позже?
Тем временем Володины родители купили новую квартиру и собрались переезжать.
— Я буду приезжать к тебе, — чуть не плача, пообещал Володька.
— Не надо, — неожиданно сказала Нина. — Все кончено, забудь. Запомни все хорошее и живи дальше. Я так хочу. Мне так надо.
Володька плакал ночами, но ослушаться любимую женщину не решился. Несколько раз набирал номер — она бросала трубку. Один раз приехал и три часа стоял под дождем под окнами. Нина, должно быть, заметила его, но даже не подошла к окну. Потом все наладилось — новая школа (отношения в ней сложились гораздо лучше, чем в старой), новые друзья, новые влюбленности.
Жизнь шла своим чередом. Окончание школы, студенчество, вполне успешное начало карьеры. Но вот несколько месяцев назад Владимир проезжал мимо своего старого двора и что-то заставило его остановить машину и войти в темноватую арку. Дерева больше не было, но лавочки стояли по-прежнему. И так же стояли вокруг них подростки, и один из них был точь-в-точь как когда-то Володька...
На Нининых окнах висели незнакомые занавески, машинки у окна больше не было.
Но вот странно похожий на Володьку подросток тепло попрощался с приятелями и пошел прочь со двора. Сам не зная зачем, Владимир пошел за ним следом. Когда подросток скрылся за дверью с надписью «школа-интернат», у Владимира как-то нехорошо захолонуло сердце.
Но какое ему дело?! Почему он стал сворачивать и заходить в этот двор почти каждый раз, когда ехал с работы? Почему он никому (ни родителям, ни друзьям, ни своей девушке) не сказал об этом?
Он часто видел там того подростка и легко догадался: когда-то тот жил в этом дворе и теперь, живя в интернате, заходит к приятелям. И вот однажды... надо ли говорить, если речь с самого начала идет о диких совпадениях?..
...Расшвыряв в сторону обидчиков мальчишки, Владимир вытер его разбитый нос своим носовым платком и указал на свою машину: «Пойдем, сядем, поговорим...»
Нина умерла полтора года назад — какая-то хитрая инфекция, потом отказали почки. Сашку забрали в интернат, там, в общем, не так уж плохо. Но по матери он, конечно, скучает страшно, особенно почему-то накатывает по ночам...
— Что мне теперь делать?!! Я же не могу его так оставить!!! Он же совсем один! Но я живу вместе с родителями, они просто умрут, если узнают, что у меня — тринадцатилетний сын! И вообще, как я могу быть отцом взрослого парня?! Все мои друзья, моя девушка...
Владимир был бледен, пот лился с висков тонкими струйками. Интересно, как интерпретирует ситуацию сидящий в коридоре Сашка? Ведь не может же он не замечать их откровенного сходства... Или, может, ему просто льстит внезапная дружба взрослого парня, как бы земляка?
— Вам нужно решить только одно: берете вы лично ответственность или нет? Независимо от мнения ваших родителей, друзей, подруг и т.д. Вы лично — да или нет? Когда-то Нина решила за вас. По-видимому, решила правильно, ведь вам было всего четырнадцать. Но сейчас ситуация изменилась. Решайте — и так и будет. Кто отвечает за Сашку — вы или государство? Любые броски из стороны в сторону потом, после принятия решения однозначно безнравственны. Учтите — у него сейчас сложный возраст, вы его совсем не знаете, ваши родители его, скорее всего, не примут, наличие Сашки осложнит вашу социальную жизнь и т.д. С другой стороны, сможете ли вы теперь хотя бы для себя сделать вид, что ничего не было? Сашка — это материализованная память о Нине, у него действительно никого нет, а участь детей после детдома по статистике не самая радужная... Есть, кстати, разные компромиссы: например, опека...
— Нет! — твердо сказал Владимир.
— Тогда зовем Сашку?
Конечно, он обо всем догадался. Без всякой мистики и сверхпроницательности. Просто у Нины хранился написанный по ее заказу автопортрет Володи, рисуя который подросток постарался польстить себе и изобразил себя едва ли не на десять лет старше. Нина не скрывала от Сашки, что изображенный на рисунке человек и есть его отец. И когда настало время, Сашка просто узнал его. И теперь ждал, что будет дальше.
— Ох, и ни черта же себе! — сказали новоявленные бабка с дедом, дружно хватаясь за валидол. — Как же мы тогда проглядели! Ну, разумеется, наш внук не должен жить в интернате! Он должен жить у нас!
Правда, тут же сбежала девушка Владимира. Тринадцатилетний сын у ее парня показался ей как-то слишком.
Владимир и Сашка приступили к выстраиванию отношений. Я преисполнена оптимизма по этому поводу — они похожи между собой, оба любили Нину, да и по возрасту близки...
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Четверг, 23.10.2014, 13:56 | Сообщение # 17 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Подросток не хочет учиться — что делать?
Бороться методом кнута и пряника, заставлять сидеть над учебниками, контролировать процесс — или пустить все на самотек? 
Поскольку я работаю в детской поликлинике, ко мне часто приходят семьи с детьми школьного возраста. И едва ли не самой частой причиной для их обращения к психологу является успеваемость чада. А еще точнее, проблема, выражаемая практически всегда одной и той же фразой: «Понимаете, он (она) совершенно не хочет учиться!»
Реальные проблемы школьной успеваемости (ребенок или подросток не понимает объяснений учителя, не может выучить материал, решить задачи, обобщить, выделить главное и т. д.) меркнут по сравнению с этим ведущим и откровенно экзистенциальным посылом. Особенно это, разумеется, относится к ученикам средней и старшей школы. Родители, как правило, уверены, что если бы он вот прямо сейчас «захотел», «взялся», «не ленился» и т. д., то все с учебой было бы нормально или даже очень хорошо. Удивительно, но учителя, судя по всему, массово поддерживают это странноватое родительское мнение. То есть получается, что ребенку надо просто что-то такое сказать или объяснить (ничего снаружи не меняя) и он — р-раз! — и захочет учиться!
И приходят, и просят: «Ну скажите хоть вы ему, что надо учиться! А то он (она) уже ни нас, ни учителей не слушает!»
«А меня, незнакомую тетку, послушает, что ли?!» — бормочу я себе под нос и с долей неуверенности спрашиваю вслух: «А может, если он не хочет учиться, тому есть какая-то причина?»
«Да они все сейчас такие!» — в сердцах отвечают родители и ссылаются на компьютер, телевизор и масскультуру, которые якобы отвратили их чадо от романов Достоевского, экономической географии и решения дифференциальных уравнений. Мне смешно.
Призванное к ответу чадо сидит на банкетке в кабинете, шаркает ногами по ковру, крутит в пальцах что попадется и подтверждает, что да, учиться ему не хочется совершенно. Уже давно. А может, и никогда не хотелось, просто оно боялось, что родители и учителя будут ругаться. Точно оно уже не помнит.
— Но что же нам с ним теперь делать? — восклицают обескураженные родители. – Ведь без образования-то никуда...
И мне уже не смешно.
Скажу сразу: несмотря на обширную практику в этом столь важном для родителей вопросе, у меня так и не появилось никакого внятного алгоритма его решения.
Каждый раз я пытаюсь исходить из индивидуальной ситуации и иногда достигаю поистине вершин оригинальности. Например, один пятиклассник с гипердинамическим синдромом по моей рекомендации учил уроки, катаясь на велосипеде, другой читал учебники, только вися вниз головой на турнике. Два десятиклассника под моим руководством сочиняли роман-фэнтези в виде учебника истории (по образцу учебника географии от Сельмы Лагерлёф). А одна девочка ушла из престижной гимназии (которую безбожно прогуливала) в медицинское училище и стала там круглой отличницей.
Но многим помочь так и не удается — моего творческого запала и инициативы родителей попросту не хватает, чтобы преодолеть инерцию «нехотения» данного конкретного ребенка.
И потому меня не покидают сомнения: если проблемы «не хотящих учиться» чад у сотен семей так похожи, так, может быть, существует и какое-то «правильное» решение этой задачи? Ведь любой обучавшийся математике знает: иногда можно подобрать корни уравнения, опираясь на интуицию. Но лучше все-таки знать, как его решить. И в идеале иметь обоснование, почему именно этот способ решения является самым эффективным.
Так что же все-таки делать?
В общем-то вариантов не так уж много.
1. Если ребенок не хочет учиться, а ценность образования представляется родителям безусловной, значит, его нужно просто заставить. Есть проверенная веками система поощрений и наказаний: если применять ее творчески, можно добиться неплохих результатов в управлении процессом. Потом чадо повзрослеет, разберется что к чему и еще будет нам благодарно за то, что не обращали внимания на его капризы.
2. Ничего не бывает просто так. У «нехотения» всегда есть конкретная причина. Возможно, ребенку не подходит эта программа, эта школа, эти учителя. Он не может и не хочет усваивать знания в одной форме, но, вполне вероятно, захочет, если форму поменять. По-настоящему заинтересованные в качественном образовании ребенка родители должны искать, пока не найдут нужное, и интерес ребенка к учебе не восстановится.
3. Не нужно заставлять и давить на ребенка, а также экспериментировать на нем и перетаскивать его из школы в школу. Он личность, а не объект приложения наших амбиций. Вспомните, как вы сами любили правила синтаксиса, химию галогенов или решение квадратных неравенств. Школьное образование — это еще не все. Пусть занимается тем, что ему нравится, и ищет себя. Со временем он сам во всем разберется.
Какой из трех вариантов представляется вам самым разумным и почему?
А может быть, вы хотели бы предложить четвертый (пятый, шестой) вариант, поделиться своим родительским опытом?
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Суббота, 25.10.2014, 14:47 | Сообщение # 18 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Бес в ребро, или Муза по наследству Как пережить кризис среднего возраста и не разрушить при этом семью 
— Я прошу вас помочь мне сохранить семью!
— Ага, — сказала я несколько обескуражено. Интересно, кто на его семью нападает-то? Пришел он один.
— Вы ведь всегда работаете из интересов детей, так? — я кивнула. — У меня их двое — сын и дочь. Они любят меня, а я люблю их...
Мужчина вел себя весьма демонстративно, и я мысленно сформулировала самую простую гипотезу: злоупотребляет алкоголем, жене надоело, и она велела ему убираться. Но зачем он пришел убеждать в своей необходимости в семье меня? Если действительно хочет решить проблему с алкоголем, есть специальные службы... Разве что его жена уже была у меня на приеме раньше...
— Меня подводит наследственность. Я не могу сопротивляться...
— Ага, ага, — снова покивала я, укрепившись в своем мнении.
— По крайней мере выслушайте меня! — в голосе мужчины зазвучали умоляющие нотки.
— Разумеется, я вас слушаю, — твердо сказала я.
— И не смейтесь, пожалуйста!
— Рассказывайте!
Игорь оказался прекрасным рассказчиком. Несколько раз я с трудом удерживалась от смеха, но крепилась, поскольку обещала.
Отец Игоря (он и нынче жив и здравствует) — человек творческой профессии. Мама — бухгалтер, но подолгу не работала, вела домашнее хозяйство. Советское детство мальчика было теплым и безоблачным: уютный дом, любовь родителей, пироги по воскресеньям и старая дача с речкой. Подростковый возраст мальчика совпал с кризисом среднего возраста у отца. В семье начались проблемы. Однажды (Игорь все слышал из соседней комнаты) отец прокричал матери буквально следующее:
— Пойми, я — творческий человек, а ты убиваешь во мне все то, что я сам в себе ценю! Ты хорошая жена и мать, но рядом с тобой я не могу дышать, я задыхаюсь! Мне давно скучно и затхло в твоем уютном мире, я уже перестал надеяться, но тут я встретил ЕЕ! Она — моя Муза, тебе не понять!
Мать от ужаса потеряла лицо, валялась у мужа в ногах и просила его не уходить, пожалеть ее и Игоря. Отец был непреклонен и вскоре после этого разговора собрал чемодан и отбыл. Естественно, к Музе. Мать переживала страшно, целыми днями лежала лицом к стене, на Игоря не обращала никакого внимания, не готовила еду. «Мы прожили с ним тринадцать лет, и все это время он, значит, не дышал!» — рыдала она в ответ на увещевания приятельниц. Контраст с прежним благополучием был ужасен, и парнишка ненавидел обоих взрослых, которые его так жестоко обманули. Потом мать сходила к какому-то врачу, который прописал ей таблетки, и задумчиво сказал: «Вы знаете, мне почему-то кажется, что он вернется...» Мать не поверила, но таблетки помогли, она начала возвращаться к жизни, и все стало понемножку налаживаться.
Через год отец и вправду вернулся. С тем же чемоданом. Она оказалась не Музой, а стервой. Домашние борщи и надежный уют оказались для творчества не менее важными компонентами...
Прошло года два. Забытые было скандалы забушевали с новой силой. Однажды отец пришел непривычно тихий и сказал: «Раиса, нам надо объясниться». — «А, снова Муза? — сказала обо всем догадавшаяся мать. — Не надо объясняться. Сейчас я соберу тебе чемодан». — «Но как же?!» — оторопел отец, явно настроившийся на долгие рассказы о своем творчестве и новой, плодотворной в этом смысле любви. — «А вот так!» — сказала мать и полезла на антресоли за чемоданом.
В этот раз поход за Музой продолжался всего около полугода. Мать снова пила таблетки и казалась вполне уравновешенной.
Удивительно, но обучаемость отца Игоря была явно ниже средней: в дальнейшей жизни семьи имелось еще два эпизода, причем последний пришелся на период, когда Игорь служил в армии. Письма от матери и отца пришли в часть практически одновременно. Отцовское начиналось словами: «Мне кажется, ты поймешь меня, сынок...», а в материнском, далеко после советов по лечению простуды и вопросов, что прислать в посылке, следовало: «Из наших текущих новостей: твой папаша слинял к очередной Музе...»
Когда Игорь вернулся со службы, родители опять были вместе. Впоследствии дело не шло дальше скандалов по поводу «духовного вакуума» в семье и материнских вопросов: «Что, опять Муза? Чемодан доставать?»
Игорь, от души насмотревшийся на весь этот идиотизм, давал себе страшные клятвы: «Никогда! Ни за что!»
Со своей женой Лидой Игорь познакомился еще в институте и вполне благополучно прожил семнадцать лет. Отношения не были идеальными, но при обострениях всегда удавалось как-то найти компромисс. Сейчас дочке — 15, сыну — 10. Полгода назад он встретил ЕЕ. Отношения в семье резко ухудшились. Ровно неделю назад Игорь поймал себя на том, что кричит жене те же слова, что четверть века назад кричал его отец его матери. Жена плакала. Дочка вопила: «Вы оба — идиоты! Достали своими скандалами!» Сын спрятался в своей комнате. Игорь ушел в ванную и там тоже заплакал, стыдясь своего бессилия. Жена, отрыдавшись, подошла к двери ванной и твердо сказала: «Если ты сейчас уйдешь, как твой папаша, то знай, что я — не твоя мать, и обратной дороги для тебя не будет!»
— Чем вы занимаетесь? — спросила я.
— У меня строительный бизнес.
— То есть ни о какой стимуляции творчества речь не идет?
— Нет, конечно, — Игорь тяжело вздохнул. — Но вы знаете, иногда мне кажется, что дома я действительно, в самом буквальном смысле задыхаюсь... Я все понимаю...
— Не понимаете, и это очевидно, — вздохнула в свою очередь я. — Вы хоть раз пытались разобраться, что же, собственно, происходило четверть века назад с вашим отцом и что происходит с вами теперь?
— Н-нет... А как я мог разобраться? Спросить у отца? Но мы никогда не были с ним особенно близки и сейчас разговариваем только на самые обычные темы...
— Есть такая вещь, как возрастная психология. И есть у любого нормального человека вашего возраста потребность в расширении границ... А вопрос, возникающий в это время у многих мужчин при обозрении устоявшихся семейных горизонтов: «И это что же, теперь всегда так будет?! И больше ничего?!!» — довольно часто сопровождается субъективным ощущением удушья, — я улыбнулась, но уже видела, что Игорь все принял всерьез.
— Ага! — сказал он с видимым удовольствием. — Это значит, все где-то описано, и ничего страшного. А что же делать?
— Это каждый решает сам. В самом общем виде так: в качестве лекарства от удушья надо сожрать еще какой-нибудь кусок жизни. У вас хобби нет? Альпинизм там? Или машины?
— Нет, — Игорь поморщился. — Я технику не очень люблю. И риск тоже. Я... Я, вы знаете, всегда хотел писать... И почему-то — не что-нибудь, а пьесы. Для театра. Может быть, это тоже наследственность, ведь отец всю жизнь связан с искусством...
— Ну вот и напишите, — обрадовалась я. — Отличная сублимация. Рассказчик вы, кстати, прекрасный. И история в общем-то и актуальная, и оригинальная одновременно. А пьесу так и назовите...
— Как? — удивился Игорь.
— «Муза по наследству», — засмеялась я.
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Суббота, 01.11.2014, 19:26 | Сообщение # 19 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Вера и ее любовь Подростковый роман: мир рушится, сердце рвется, родители не понимают, он не звонит 
— Скажите, доктор, а у вас есть что-нибудь такое, где ее можно было бы... ну, передержать?
— Передержать? — изумленно переспросила я. — О ком вы говорите? О собаке?
— Я говорю о дочери, — не скрывая своего раздражения, выпалила дородная, хорошо одетая дама лет сорока пяти. — Должно же быть что-нибудь такое... вроде... вроде...
— Тюрьмы? Колонии? Психиатрической лечебницы? — попробовала подсказать я.
Дама налилась малиновым цветом и с видимым усилием взяла себя в руки.
— Возможно, я как-то не так выразилась, — сдавленным голосом произнесла она. — Дело в том, что моя дочь... в общем, у меня уже никаких нервов не осталось...
— Вы поссорились?
— Напрямую нет.
— Тогда расскажите подробнее.
Из рассказа матери, которая представилась Адой Тимофеевной, я узнала, что ее дочери Вере недавно исполнилось пятнадцать лет.
День рождения справляли шумно. Пришли мальчики и девочки из класса, подружка со двора, с которой Вера вместе росла, а также две девочки из театральной студии. Одна из них была со своим кавалером — Вадимом. Вадим даже на первый взгляд выглядел более взрослым и зрелым, чем все остальные гости. Он подарил Вере прекрасную розу, сел в угол, загадочно улыбался и почти все время молчал. Танцевал только медленные танцы с девушкой, с которой пришел. Раза два, попросив разрешения у своей «дамы», вежливо приглашал на танец виновницу торжества. Провожая ее на место, галантно целовал руку. Всем казалось, что день рождения удался. Раскрасневшаяся Вера, в общем не бог весть какая красавица, выглядела румяной и прелестной. Когда все разошлись, мать с дочерью дружно перемыли посуду. Дочь была непривычно молчаливой, но Ада Тимофеевна отнесла это за счет усталости. Намного позже услышала глухие рыдания, доносящиеся из комнаты дочери. Вбежала, присела на кровать. Спросила, что случилось, не обидел ли кто. Из сдавленных рыданий дочери поняла только то, что у нее, Веры, никогда не будет такого замечательного парня, как Вадим. Облегченно вздохнула, уверила, что будут, и еще гораздо лучше, и тихонько вышла из комнаты. Заглянула через пятнадцать минут и застала дочь сладко спящей.
Две последующие недели дочка задумчиво молчала. А потом как-то приятный, смутно знакомый голос позвал Веру к телефону. Разговор был коротким, но когда Вера положила трубку, глаза ее сияли, как два аквамарина.
— Кто это? — подозрительно спросила мать.
— Вадим. Помнишь? — и не в силах удержаться, Вера счастливо засмеялась и закружилась по коридору.
— А чего ему от тебя надо?
— Он предлагал встретиться! Сегодня! Сейчас!
— Но погоди... Он ведь встречается с твоей подругой. Этой, как ее... Ларисой...Как же ты? Или у вас теперь это не имеет значения?
— Имеет, мама, — серьезно ответила Вера. — Но что я могу поделать, если он выбрал меня?
— То есть как это — выбрал? — не на шутку взволновалась Ада Тимофеевна. — Для чего это выбрал? Ты что, сумка или зонтик, чтобы тебя выбирать?!
— Ты ничего не понимаешь, мама! — произнесла Вера сакраментальную фразу и отправилась в свою комнату — краситься.
А Ада Тимофеевна и вправду ничего не понимала. Видя все нарастающую увлеченность дочери этим самым Вадимом, она пыталась поддерживать доверительный тон (до сих пор ей это всегда удавалось), говорить с ней о нем (обо всех своих предыдущих увлечениях дочь охотно рассказывала).
— Из какой он семьи? — спрашивала Ада Тимофеевна. — Чем он занимается? Чем собирается заниматься в будущем? Какие у него любимые книги, фильмы? Кто его друзья? Какие у него увлечения?
— Ах, мама, все это неважно! — отмахивалась дочь, и Ада Тимофеевна опять не понимала: если это неважно, то что же тогда важно?
Вадим приглашал Веру в бары и на дискотеки. Не позволял ей выпить больше двух коктейлей, запрещал даже баловаться сигаретами. Вечером неизменно провожал до парадного и ждал, когда наверху хлопнет дверь. Но вечера растягивались едва ли не заполночь.
— Пригласи его домой, — решительно сказала Ада Тимофеевна. — Я договорюсь с отцом, он придет пораньше, мы выпьем с ним чаю, поговорим, посмотрим, что он за человек.
Дочь расхохоталась матери в лицо.
— Ты с ума сошла, — сказала она, отсмеявшись. — Мы живем не в девятнадцатом веке. Он ни за что не придет. Да и я могу позвать его только тогда, когда вас не будет дома.
— Почему? — тупо спросила Ада Тимофеевна.
— Потому что вы нам мешаете, — усмехнулась Вера.
— Что ты имеешь в виду?! — закипая, спросила мать.
— То, что ты подумала! — послышался дерзкий ответ.
Не удержавшись, Ада Тимофеевна влепила дочери пощечину. Вера, разрыдавшись, в чем была выбежала из дома. До вечера мать обзванивала подруг, а ближе к полуночи все тот же Вадим доставил блудную дочь к парадному.
После этой разборки дочь плавала по дому царевной-несмеяной, с родителями почти не разговаривала и оживлялась, лишь выходя из дому или говоря по телефону. Однажды, делая еженедельные закупки, Ада Тимофеевна увидела Вадима в кафе с хорошенькой черноволосой девушкой. Они весело смеялись, иногда Вадим брал руку девушки в свои и целовал тонкие пальчики. Подобная грозному вихрю, принеслась Ада Тимофеевна домой и тут же, в присутствии мужа, выложила все дочери. Муж пожал плечами и засмеялся, а Вера побледнела и прошептала: «Ты все врешь, чтобы разлучить нас!» — «Сама скоро увидишь!» — торжествующе сказала Ада Тимофеевна. «Насмотрелись, дуры, мексиканских телесериалов», — сказал муж и отец и пошел смотреть футбол.
Почти неделю Вера просидела дома, о чем-то напряженно размышляя. Потом снова куда-то наладилась, но пришла не поздно, еще не было десяти, без кровинки в лице.
— Он снова мой! — заявила она матери, и в этом заявлении было что-то такое, отчего Ада Тимофеевна тут же побежала за валерьянкой, а ко всему равнодушный муж тревожно блеснул очками поверх газеты.
Дальше сцены следовали с унылой непрерывностью, одна за другой. Ада Тимофеевна, а вслед за ней и муж требовали от Веры, чтобы она порвала с Вадимом, которому «только это от нее и было нужно», угрожали привлечь его к суду за совращение несовершеннолетней. Муж, подстрекаемый Адой Тимофеевной, даже отловил Вадима и попытался с ним «по-мужски» поговорить. Вадим недоуменно и презрительно скривил красивую бровь, однако конфликтовать не стал, сказал вполне мирно:
— Я Веру никогда ни к чему не принуждал и ничего плохого ей не делал. Если наши отношения ее в чем-то не устраивают, пусть она сама скажет мне об этом. Впрочем, скандалов и выяснения отношений я не люблю. Предпочитаю в таком случае обойтись вообще без отношений. Если вас послала Вера, так ей и передайте. А если вы по собственной инициативе, что ж — флаг вам в руки. Только учтите, что ваши отношения с дочерью это вряд ли улучшит.
Спустя еще два дня Вера позвонила домой из автомата. Дома был только отец.
— Вы разбили мою жизнь! — трагическим голосом сказала дочь. — Я вас ненавижу!
Прежде чем отец пришел в себя, дочь бросила трубку. Больше она дома не появлялась. Два дня жила у подруги, а потом вообще исчезла неизвестно куда. Вадима отыскали почти сразу.
— Я виделся с Верой, — признался он. — Она обвиняла меня в чем-то несусветном, выдвигала какие-то требования. Я сказал ей, что я не герой телесериала и в эти игры не играю. Она убежала и больше я ее не видел.
Далее Вадим выразил обеспокоенность судьбой неуравновешенной девочки и заверил ошеломленных родителей, что если она снова явится к нему, то он собственноручно доставит ее в родной дом.
Обращение в милицию тоже ничего не дало. Пожилой майор сказал, что у них слишком много серьезных дел, чтобы искать влюбленную психопатку, которая сама сбежала из дома. «Побегает и вернется, куда ей деваться-то? — утешил он родных. — Вот если до конца той недели не придет, тогда объявим в розыск».
Вера действительно вернулась на следующий день. Но общение с ней стало решительно невозможным — она либо рыдала, обвиняя родителей в чем-то несусветном, либо тупо молчала, уставясь в стенку. Не зная, куда еще податься, Ада Тимофеевна пришла ко мне.
Теперь, когда я знала все обстоятельства дела, мне хотелось помочь ей.
— Вера придет ко мне?
— Не знаю, но думаю, что нет.
Что делать? Заманить в поликлинику Вадима? Под каким соусом и кто сможет это сделать? Ведь отношения между ним и родителями Веры, мягко скажем, натянутые...
Мой любимый метод — приглашать подруг.
— А пойдут они? — с сомнением спросила Ада Тимофеевна.
— Скажите им, что подруга в беде, что ей нужна помощь, что психолог хочет поговорить с ними о ней. Девчонки — существа любопытные, к чужой беде липнут, как осы на мед, прибегут как миленькие... И расскажите мне немного о них. О ком знаете, разумеется...
Первой пришла та, кого я меньше всего ожидала увидеть, — Лариса, прежняя подружка Вадима.
— Вы не подумайте, я не ревную, — решительно сказала она. — Я Верке сочувствую. Потому и к вам пришла. Вадим — он ведь даже не сволочь. Так проще бы было. Ошиблась, мол, не разглядела. А там все совсем не так. Он ведь честный, Вадим, вы понимаете? Все сразу говорит. Вот это я могу, вот этого хочу. Вот это тебе обещаю, а этого, извини, нет. Только мы ведь, девчонки, — дуры, в хорошее верим, а в плохое не хотим. Я, представляете, думала, что он такой Печорин, усталый, во всем разочаровавшийся... Ну, мне так хотелось видеть. А что уж там Вера видела, не знаю. Я ее предупреждала, но она мне, конечно, не поверила. И я ее не виню, потому что я сама Оксане, девушке, которая у него до меня была, тоже не верила. Я ведь тоже знаете как ревела. Хотела ему в морду плюнуть или таблеток наглотаться. Потом прошло понемногу. И теперь мне Верке очень хочется помочь, потому что я ее лучше всех понимаю, только я не знаю как. И еще я боюсь, что с ней что-нибудь случится. Утопиться там или повеситься она не может, не думайте, я ее хорошо знаю. Но вот в какую-нибудь историю влипнуть...
Я уверила Ларису, что она мне очень помогла, и записала ее телефон.
Следующей пришла Ира. Она долго рассказывала мне о своих собственных запутанных отношениях с тремя или четырьмя мальчиками, и от нее я не узнала вообще ничего, кроме подтверждения Ларисиного тезиса о том, что Вера вообще-то сильный человек и из-за такого дерьма, как Вадим, в петлю не полезет.
Потом, как я и ожидала, пришла сама Вера.
Она была во всем черном, нечто среднее между вдовой и представителем одного из направлений молодежной субкультуры.
— Зачем вы это делаете? — с порога спросила она.
— Да так все как-то... Развлекаюсь... — лениво протянула я.
Девушка опешила. Подумала. Села в кресло.
— Ничего себе у вас развлечения, — наконец сказала она.
— Не жалуюсь. Может, когда материала побольше наберу, роман напишу. Про любовь у современных подростков.
— А вы умеете?
— Еще как! — похвасталась я и показала Вере четыре тома под общим названием «Сибирская любовь». — Так что ты уж мне расскажи поподробней.
— Я хочу все забыть, — твердо сказала Вера и добавила жалобно: — Но у меня не получается...
— Первую любовь нельзя забыть, — сказала я.
— А как же тогда?..
— Если мы будем забывать все, что кончается не так, как нам бы хотелось... Много ли у нас останется? Представь себе: юноша и девушка встретились, полюбили друг друга, поженились, родили двоих детей, вырастили их. А потом он встретил другую женщину, а она чуть позже — другого мужчину. Они были вместе двадцать два года, а потом расстались. Это действительная, а не придуманная история. И что же им теперь делать — забыть все эти двадцать два года?! Все радости, все праздники, все счастье, которое они делили на двоих? Все тревоги и испытания, которые они перенесли вместе, поддерживая друг друга? Забыть всю свою молодость?
— Нет, конечно, им нельзя...
— А тебе можно? Тебе было хорошо с Вадимом? Ты чувствовала его поддержку, внимание? Он ухаживал за тобой? Тебе это было приятно?
— Да. Очень. У меня никогда не было такого парня. И у моих подруг тоже. Поэтому я и... Я думала, что этим удержу его.
— Ты и удержала, но ненадолго. И твои родители тут совершенно ни при чем. Вадим, по-видимому, из тех людей, которые не переносят сложных отношений. Любые сложности тяготят их, и они от них попросту бегут. Скорее всего, Вадим никогда не сможет стать хорошим семьянином...
— Да, да... Именно так. Я и сама про это думала. А откуда вы знаете?
— Да так, предполагаю, — я пожала плечами. — Так что посмотри на все это дело с другой стороны. Тебе всего пятнадцать лет. Создавать свою семью явно рано. Вадим долго и красиво ухаживал за тобой. Ничего удивительного, что в конце концов ты потеряла бдительность и поддалась на его уговоры. Пусть все это послужит тебе уроком. В конце концов, как говорила твоя подруга Лариса, Вадим ведь по-своему честный человек...
— А вы и с Лариской говорили?! Ну, она вам, наверное, про меня такого наплела...
— Лариса жалеет тебя и говорит, что уж она-то понимает тебя лучше всех... И, по-моему, она весьма достойный и умный человек. Который, кстати, действительно попался в ту же ловушку, что и ты. Можете организовать «клуб жертв Вадима». Возьмите туда Оксану и ту черненькую девушку, с которой видела его в кафе твоя мама. В Америке очень модны такие штучки...
Я добилась своего: Вера сначала робко улыбнулась, а потом и засмеялась. И сразу стало видно, что маска усталой скорби — всего лишь маска, и появились ямочки на пухлых щеках....
— Да, я теперь понимаю. Спасибо. Вы вернули мне...
— Вернула? Что?
— Ну, я не знаю, как точно сказать. Мне было ужасно обидно, что все это напрасно и нужно забыть. А вы сказали: не надо, и я сама поняла, что все это теперь навсегда со мной и можно вспоминать только хорошее. А Вадим... знаете, мне его теперь даже жалко....
— Ну-ну-ну! — я предостерегающе постучала костяшками по ручке кресла. — В клуб, в клуб, в клуб! Знаю я тут одну, Печориным увлекается, все его в Вадиме разглядеть пыталась...
— Знаю, знаю, это Лариска! — рассмеялась Вера. — Это ей Печорин нравится...
Девушка лукаво улыбнулась, демонстрируя свои очаровательные ямочки.
— А как бы нам ту черненькую разыскать и уговорить ее в клуб вступить? И можно ли ее будет потом к вам прислать? А? И еще... Можно мне почитать ваши романы?
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Воскресенье, 23.11.2014, 13:53 | Сообщение # 20 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Истеричка Радикальные методы для спасения семьи 
— Скажите, пожалуйста, как психолог, можно ли по заказу сделаться истеричкой?.. Вот, к примеру, такая женщина, как я, — могла бы?
Аккуратно причесанная женщина лет сорока, в строгом английском костюме смотрела на меня выжидательно. Как психолог, я могла бы сказать ей, что темперамент (она явно была помесью сангвиника с флегматиком) — вещь врожденная, а истерический невроз или соответствующую акцентуацию характера уж и вовсе нельзя приобрести по желанию, но, поскольку ситуация оставалась для меня неясной, решила быть дипломатичной.
— Даже конклав можно довести до людоедства, — процитировала я О. Генри. — А в чем, собственно, дело?
— Может быть, я неправа, но мне хотелось бы сохранить семью, — с прежней невозмутимостью сообщила моя посетительница. — У нас с мужем трое детей — пятнадцати, двенадцати и шести лет. Все доступные мне источники утверждают, что им нужен отец не только по воскресеньям.
Сохранить семью, сделавшись истеричкой?! Такой оборот событий был для меня внове, несмотря на весь мой богатый опыт.
— Расскажите подробнее о вашей семье, — попросила я женщину, представившуюся Маргаритой.
История (по крайней мере, в изложении Маргариты) выглядела более обыкновенной, чем мне показалось вначале. Будущий супруг влюбился в сдержанную изящную девушку, буквально потеряв голову. Писал стихи, часами стоял под окнами, осыпал цветами. Она, естественно, не устояла. Поженились по взаимной любви. Но супружеские отношения никогда не были ровными. Где-то через два года после рождения старшего сына ситуация была близка к разводу (Маргарита устала от скандалов, возникавших как будто бы на пустом месте), но во время одного из бурных примирений была зачата дочь. Беременность все изменила: муж вдруг сделался таким же нежным и внимательным, как во время ухаживания, — помогал по дому, играл с сыном, дарил цветы, утром приносил в постель чай с молоком.
Маргарита родила дочку, и жизнь снова покатилась «по кочкам, по кочкам, по ровной дорожке...» «Ровная дорожка» возникала, как ни странно, в критических обстоятельствах: дочь родилась не совсем здоровой и в раннем детстве много болела. В этом случае у многих родителей (особенно у мужчин) часто сдают нервы, но супруг Маргариты, наоборот, становился безупречным — покупал лекарства, готовил обед, ухаживал за сыном, когда жена с дочкой лежали в больницах... Где-то к поступлению в школу ситуация с девочкой, по счастью, выправилась: она окрепла, догнала сверстников в развитии, стала меньше болеть. Зато катастрофически ухудшились супружеские отношения. Измотанная многолетним лечением и корректирующими занятиями с дочерью (а ведь надо было еще уделить внимание и сыну!), Маргарита не всегда могла сдержаться и на непонятные ей претензии мужа стала отвечать уничтожающе холодными комментариями.
В конце концов между супругами состоялся разговор. «Я думаю, нам надо расстаться! — сказала Маргарита. — Довольно мотать нервы друг другу и детям». — «Но ведь я люблю вас!» — горестно воскликнул супруг. — «В последнее время мне трудно в это поверить. Но что же ты предлагаешь?» — «Давай заведем еще одного ребенка!» — выпалил мужчина. Маргарита опешила. Странный оборот для разговора о разводе! Однако, вспомнив и тщательно обдумав предыдущий опыт своей семейной жизни, женщина поняла, что в предложении мужа есть свой резон. Спустя одиннадцать месяцев родился здоровенький и спокойный четырехкилограммовый Илюша. Правда, некоторое время после родов плохо себя чувствовала сама Маргарита. Пока ей нездоровилось, муж вставал к Илюше по ночам, полностью взял на себя школьную жизнь старших детей — ходил на собрания, проверял тетрадки... Забот было много, и мир между супругами продолжался еще около двух лет...
В общем, с отношениями супругов мне было уже все понятно. Но почему все-таки Маргарита хочет стать истеричкой?
— Два года назад у него появилась женщина, — спокойно объяснила Маргарита. — Ей 25 лет. Она была его студенткой и поставила себе задачу окрутить профессора. У нее все получилось. Она звонит ему в три часа ночи и рыдает так, что я слышу из кухни в комнату. Один раз она резала вены, еще два раза глотала таблетки и тут же сообщала ему об этом. Он, естественно, мчался ее спасать. Теперь он говорит, что она — тонкая натура, с нежной душой и чувствительными нервными окончаниями, что она любит его страстно и нежно и он не может быть вероломным, потому что иначе она покончит с собой — и ему тоже ничего другого не останется... Вот я и думаю: либо это у него гормональное, как у всех стареющих мужчин, либо ему для счастья нужны истерики. Так почему бы мне не попробовать, хотя бы ради детей... Что я теряю?
— Ничего, кроме себя самой, — честно ответила я и добавила. — Это не ваш метод. С молодой расчетливой психопаткой вы все равно конкурировать не сможете.
— Вы так думаете? — Маргарита пожала плечами. — Что ж, выходит, ничего нельзя сделать?
— А вот это мы еще посмотрим! — воскликнула я. — Пришлете ко мне мужа. Скажете, из интересов детей.
Мало ли что рассказала мне Маргарита! Я должна была убедиться.
Мужчина, как я и ожидала, выглядел подавленным свалившейся на него ситуацией.
— Маргарита всегда была сильной и никогда ни в ком, в сущности, не нуждалась, — бормотал он. — А Анюта такая хрупкая, ранимая, трепетная, я просто должен ее поддержать, помочь ей с карьерой, она ведь не из Питера — ей надо за жилье платить, и она так меня любит, такие слова говорит, мне даже неловко... А детей я, конечно, не брошу, как же — они же мои, я люблю их, я и Риту люблю, но ее всегда было трудно любить, кажется, что ей ничего не надо...
Поистине «все смешалось в доме Облонских»!
— Будете бороться за свою семью или отдадите мужа «трепетной Анюте»? — спросила я Маргариту при следующей встрече.
— Ну... да...
— Что да? — разозлилась я. — Прожили с мужиком семнадцать лет, родили троих детей, три раза почти развелись и ни разу не удосужились как следует подумать, что ему, в сущности, надо-то. Если бы ему были нужны истерики и фейерверки, он бы на вас еще тогда не женился, нашел бы себе кого-нибудь... попроворней... (Маргарита легко улыбнулась подвернувшемуся мне слову, моя патетика явно ее на задевала, а я все больше начинала понимать ее мужа) ...или поживее, что ли... Да он и сам вовсе не такой уж фейерверк, он просто устал от вашей кажущейся бесчувственности и ничем невозмутимой силы, и его скандалы — идиотский способ вызвать вас на разговор о чувствах...
— Да, я не умею об этом, — согласилась Маргарита. — Когда не было никаких форс-мажоров, я просто старалась делать все так, как ему нравится. Это мой способ... — слово «любить» Маргарита так и не произнесла.
— Он любит и любил вас всегда и безукоризненно поддерживал каждый раз, когда вы хоть как-нибудь сообщали о вашей в нем надобности... А когда этого нет, ему кажется, что он вам не нужен, а это для него критически важно. Есть такие люди — «помогатели»...
— О, это да! — оживилась Маргарита. — Он и на работе вечно за всех хлопочет. То в Ученый совет, то в аттестационную комиссию, то еще куда-нибудь...
— Ну вот, а умненькая Анюта разгадала все это быстрее вас и тут же воспользовалась... А истерики — это уж ее собственное, органическое...
— Так... — Маргарита задумалась. — Что ж мне теперь — симулировать смертельную болезнь?
— Окститесь! — прикрикнула я. — Помимо неизвестной нам метафизики вы что, так хорошо умеете лгать?
— Совсем не умею, — призналась Маргарита. — Меня и в детстве всегда ловили... Но как же?..
— Попробуйте быть честной.
— Как это?
— Расскажите мужу о своих чувствах, о своей любви, благодарности, тревоге...
— Я не могу, — твердо сказала Маргарита. — Увы! Я знаю, что это у меня никогда не выйдет. Ну вот как некоторые не могут научиться решать дифференциальные уравнения. Простите...
— А написать? — с надеждой спросила я, отчего-то сразу ей поверив.
— Я могу внятно писать только на канцелярите. И еще формулы. Вряд ли это подойдет. Хотя муж очень любит письма... А в молодости, я вам говорила, он писал стихи. Ему было бы приятно.
— Я говорила вам, что я — член Союза писателей? — спросила я.
— Э-э... — растерялась Маргарита. — Поздравляю...
— Не в этом дело, — отмахнулась я. — Берите бумагу, у меня почерк непонятный...
Литературные способности у меня выявились рано. С шестого по десятый класс я сочиняла любовные записки для половины нашего класса и еще для части параллельного. Как-то раз полгода переписывалась сама с собой: рыжая Светка и хулиган Лешка очень удивлялись и радовались совпадениям и родству душ, почему-то проявляющимся только на бумаге.
Мастерство не пропьешь. Письмо мужу Маргариты получилось длинным и таким трогательным, что в конце я сама чуть не разрыдалась. Маргарита плакала не стесняясь и добавляла интимные детали.
— Если уж совсем говорить не можете, иногда не грех и тарелку разбить, — напутствовала я ее при расставании. — Не истерика, конечно, но тоже ничего.
— Вы думаете? — сомневалась женщина.
Следующий раз я встретилась с Маргаритой только спустя пять лет — у Илюши весьма бурно начался переходный возраст. За это время она защитила диссертацию и приспособилась самодеятельно переводить староанглийских поэтов, переписывать перевод от руки и после размолвок вручать мужу в качестве писем. Иногда они поочередно бьют тарелки. И, в общем, вполне счастливы своей семейной жизнью.
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Суббота, 29.11.2014, 12:14 | Сообщение # 21 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Все по Фрейду? Провокации пятнадцатилетней падчерицы 
— Вы, часом, не психоаналитик? — подозрительно спросил меня интеллигентный мужчина с седыми висками и тяжелыми мешками под глазами.
— Нет-нет, что вы! — искренне открестилась я. — Совершенно обычный консультант.
— А какими же методами вы работаете? — продолжал допытываться мужчина.
— Да так, знаете, с бору по сосенке... — я неопределенно помахала в воздухе пальцами и перешла в наступление. — А ребенок-то ваш где?
— Я без нее, она не знает, — мужчина сгорбился в кресле. — Извините меня. Просто я уже обращался... Если я решусь рассказать, вы поймете. Мне трудно говорить словами. Я, видите ли, математик и больше привык формулами, — он мужественно пытался шутить.
— Я слушаю вас, — сочувственно произнесла я, уже понимая, что его проблема не из пустых.
Математик помолчал, собираясь с мыслями или с духом. Я не торопила его.
— Я плохо схожусь с людьми — это раз, — наконец сказал он. — Я был женат четыре раза — это два.
«Все-таки математики очень странные люди», — непрофессионально подумала я.
Первые три брака математика были недолгими и необязательными. Если я правильно поняла ситуацию, мужчина попросту женился на всех женщинах, с которыми вступал в интимные отношения. Польщенные женщины выходили за него замуж, потом обнаруживали его полную незаинтересованность во всем, что не касалось формул и матриц, и тихо (или громко) уходили туда, откуда пришли в его большую, но темную и запущенную квартиру на Васильевском острове. Потом математик долго жил один. Его немудреное хозяйство вела почти глухая пожилая женщина, которая приходилась ему дальней родней. О степени тогдашней незаинтересованности математика в происходящем можно судить по нижеследующему обмену репликами:
— Эта тетушка... Она тогда жила у вас?
— Гм-м... Жила? Возможно. Я ее иногда видел... иногда не видел... Может быть, она куда-то уходила? Не знаю! Простите, если это важно, я боюсь вас дезинформировать.
Зато последний его брак оказался счастливым — по-настоящему. Надежда была сотрудницей факультета, матерью-одиночкой с трудной судьбой. Они часами разговаривали — по-ленинградски, на кухне, — точнее, говорила в основном она, а он просто смотрел на ее лицо и иногда подавал реплики, как в театре. Они гуляли по городу. Она обновила его гардероб, заставляла его прямо держать спину, и на него стали засматриваться женщины-коллеги. Ее одиннадцатилетняя дочка стала называть его папой через четыре месяца после того, как они переехали к нему. Он дарил ей кукол и бантики, потому что не знал, что еще можно подарить девочке. В куклы она уже не играла, бантики не носила, но смеялась и висла у него на шее.
Возможно, Надежда была больна уже тогда, когда они поженились. Но где-то через полтора года стало ясно, что надежды практически нет. Во всех смыслах. Искать так долго, чтобы почти сразу расстаться! Он, наверное, умер бы вместе с ней, если бы не Светлана. Она спасла его. Они вместе горевали по Надежде и вместе выжили.
Теперь Светлане 15. Она поразительно похожа на мать, но намного красивее ее. И веселее. И жизнерадостнее. Он показал мне карточку: девушка и вправду была эффектна и выглядела на фото несколько старше своих лет.
— Я — ее отец, — как заклинание, повторил мужчина. — Она — моя дочь. Надежда, умирая, просила меня позаботиться о ней.
— Вы заботитесь, — сказала я. — Красота — это от природы. Но Светлана не была бы веселой и жизнерадостной, если бы вы плохо выполняли Надеждин завет.
— Почему вы не спрашиваете?! — крикнул мужчина и сжал руками виски. — Вы же учились, проходили в институте этого чертового Фрейда и уже должны понимать! Они спрашивали все время! Что я чувствую, когда она ко мне прикасается? Она всегда была очень ласковая, но после смерти матери ей особенно не хватало прикосновений... О чем я думаю, когда она моется в ванной? Когда сидит на диване перед телевизором в этих своих обтягивающих трусах и в этой странной майке, которая больше походит на лифчик... Она еще ребенок и ничего не понимает. После смерти матери она просила, чтобы я ложился с ней на диване и стоял за дверью туалета: ей было страшно одной. Они просили меня описать все подробно! Они говорили, что это нормально, и я не должен испытывать чувства вины! Вы слышите?! Нормально!!!
— «Они» — это психоаналитики, к которым вы обращались? — спросила я.
Он кивнул, как-то разом обессилев, и прошептал:
— Мне 50 лет. Я — ее отец. Вы понимаете?
— Да, — сказала я. — Понимаю.
Я не могла послать его еще к одному психоаналитику, хотя это и была их епархия. Я не могла как-то действенно изменить их ситуацию, ведь у девочки никого не было, кроме него. Я должна была ему помочь. Но как узнать, что на самом деле происходит?
— Не бойтесь, — на пробу сказала я. — Светлане ничего не угрожает.
— Почему вы так думаете?! — он жадно вытянул шею, его глаза, как я и ожидала, зажглись надеждой.
— Потому что она — ваша дочь. Вы любили ее мать. И еще вы — умный, сильный, интеллигентный человек, мужчина. К тому же математик. Никаким инстинктам вас не одолеть. Вот если бы Светочка была какой-нибудь хитрой формулой... — я тоже пыталась шутить. Он улыбнулся. — И, кстати, пришлите ко мне Свету. Да не пугайтесь вы! Я поговорю с ней о чем-нибудь нейтральном. Если что-то проявится, дам вам знать.
— Спасибо вам за поддержку, — с чувством сказал математик, уходя. — Мне было важно это услышать. Конечно, я справлюсь.
Светочка села в кресло и тихо заплакала. Тушь текла черными ручейками. Я с симпатией думала о психоаналитиках: послать бы и ее к ним тоже!
— Это я во всем виновата! — сказала девочка. — Я — дрянь! А папа страдает!
— Нет! — сказала я, ожидая страшного.
— Вы ничего не знаете! — горячо возразила Светочка. — Я в блоге выкладываю, а они все мне советы дают...
Я прикрыла глаза от ужаса. Где они, психоаналитики, с их вопросами?! У меня просто не поворачивался язык.
Светочка истолковала мое молчание как однозначно осуждающее и снова заплакала. Потом начала икать.
— Я его нарочно дразню, понимаете?! — сквозь слезы и икоту выкрикнула она. — Я вообще-то дура, а теперь у меня знаете, сколько в блоге френдов... Я же на маму похожа, а папа добрый и... такой... Он вчера валидол на кухне пил... А вдруг он из-за меня умрет?! Ну что вы молчите?! Вы вообще про Фрейда читали?
Только колоссальным усилием воли мне удалось сдержать нервный смех.
Со Светой мы поговорили по душам. Она обещала больше не дразнить папу-математика и направить интересы своей бурно пробуждающейся сексуальности на сверстников. Даже если ей придется из-за этого расстаться со всеми интернет-друзьями, с любопытством наблюдающими за фрейдистскими перипетиями этой истории. Папа, в конце концов, дороже!
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Вторник, 09.12.2014, 13:22 | Сообщение # 22 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Защита Лужина
Шахматы и головоломки помогли там, где спасовали логопеды и психиатр
— Он ничего не говорит! Последнее время мне кажется, что и не понимает, — мама была в отчаянии. — Я спрашивала у психиатра: мы же все делаем, почему нет прогресса? Так он, знаете, что мне сказал: а вы не думали о другом ребенке? А этого куда? На помойку?!
— Замолчите! — прошипела я.
Пятилетний ребенок был тут же, в кабинете, и спокойно строил гараж для машин из большого конструктора.
— Будете отвечать строго на мои вопросы.
В качестве сопутствующих проявлений ММД (минимальная мозговая дисфункция) Никита имел гиподинамический синдром и очень сложный и тяжелый дефект речи. Прежде он много говорил, но на своем языке. Никто, даже родители, его не понимал. Постепенно мальчик перестал даже пытаться что-то сказать и перешел на бедную, но всем понятную жестовую речь. Понимание речи у Никиты нарушено вроде бы не было, но из-за отсутствия полноценной коммуникации шло явное отставание в развитии. Три логопеда отказались от работы с мальчиком, потому что тот не соглашался выполнять их задания, и последний из этих специалистов посоветовал родителям обратиться к психиатру.
Психоневролог выполнил положенные обследования, но не нашел ничего криминального. От выписанных им таблеток Никита становился еще более вялым и тихо сидел в углу, перебирая и сортируя какие-то тряпочки и обломки. Психиатр дал направление в дневной стационар, сказав, что ребенку нужно общение. Мама отказалась. «Там же одни идиоты!» — объяснила она мне. Раньше Никита нормально общался с детьми на площадке, принимал участие в общих играх, но в последнее время отсутствие у него речи стало вызывать заметное удивление сверстников и особенно их родителей. Никита стал играть отдельно от всех.
Ситуация явно ухудшалась, и мать мальчика просто не знала, куда кинуться.
— Я ведь все делаю! — как заклинание повторяла она. — Он родился с проблемами, это да, но ведь я никогда не опускала руки, я боролась, выполняла все рекомендации специалистов...
— В семье все нормально? — для порядка спросила я. Ребенок был явно «неврологический», с последствиями родовой травмы, но все же...
— Да-да, — подтвердила женщина. — Мы живем с мужем и мамой. Мама мне с Никитой и по хозяйству помогает, а муж по большей части на работе и в наши проблемы особенно не вникает. Но отношения у нас хорошие, никогда никаких ссор, скандалов...
— А ваш муж может общаться с сыном?
— Ну... да... — несколько неуверенно сказала мама Никиты. — Они телевизор вместе смотрят, в компьютер иногда... Мне, правда, невропатолог сказал, что Никите много вредно. В выходные они обязательно гуляют — муж на скамейке с компьютером сидит, а Никита на площадке — поговорить-то с ним нельзя.
Да уж, назвать это общением было довольно затруднительно. Что-то зацепило меня в этом рассказе, но что именно, тогда я понять не сумела. И потому пошла банальным путем.
— Ну что ж, — сказала я. — Давайте попробуем позаниматься.
Разговаривать, играть и вообще общаться со мной Никита отказался, но глаза у него были умные — и потому я надеялась. Не слишком профессиональное наблюдение, понимаю. Не имея дефектологического образования, я почти никогда не преуспеваю в занятиях с умственно отсталыми детьми. Зато аутистам, ребятам с СДВ (синдром дефицита внимания), «пограничникам» и прочим «странным» ребятишкам я обычно нравлюсь, и в конце концов они идут на контакт.
Сначала Никита не слишком мне доверял, и наше общение было довольно странным: я говорила обо всем подряд (например, рассказывала, как в юности работала в зоопарке), а мальчик упрямо молчал, сидя в кресле и глядя в пол. Однажды я дала ему в руки сложную китайскую головоломку, которая большинству взрослых не по зубам, и вдруг Никита практически мгновенно сложил ее. Я решила, что это случайное совпадение, и высыпала на ковер еще несколько аналогичных игр попроще. Мальчик впервые за все время знакомства улыбнулся, повозился минут пять, а потом вполне отчетливо произнес:
— Готово! — и знаками показал, что хочет еще.
В течение следующего часа выяснилось, что, если вербальный интеллект Никиты вообще с трудом обнаруживается из-за отсутствия речи, то его невербальный интеллект тянет на семь-восемь лет, а по отдельным заданиям — и того больше.
— Ты всех обманул! — сказала я Никите. — Все думали, что ты ничего не можешь, что ты глупый. А ты, оказывается, вот что можешь! Даже не все взрослые могут так. Ты — умный! Значит, ты можешь и говорить тоже.
— Я. Говорить. Нет. Умный. Нет, — с огромным напряжением, но вполне внятно сказал Никита.
— Чепуха! — возразила я. — Вот! — я кивнула на собранные головоломки. — Это доказательство. Я тебе не верю. Ты — можешь!
Несколько секунд Никита молчал, понуро глядя в пол, а потом вдруг заговорил, захлебываясь, всхлипывая... и совершенно, совершенно непонятно. Мне оставалось только ждать, когда он остановится.
— Что? — спросил мальчик в самом конце.
— Я поняла, — наобум заявила я. — Не слова. Ты сказал, что у тебя ничего-ничего не выйдет. Что ты уже пытался научиться, и ничего не получилось. Что тебя все равно никто не поймет, вот как я сейчас тебя не понимаю. Так?
— Так, — удивленно кивнул Никита.
Мне показалось, что на самом деле он в основном говорил что-то другое, но ради сохранения контакта предпочел убедить себя, что я все угадала правильно.
— Мы будем учиться с самого начала, — предложила я. — Вот на этих заданиях. Вот здесь нужно считать две клеточки вверх, а здесь — вниз. Ты все это сам сделал и правильно решил задачу. А теперь скажи: вверх!
— Верх!
— А теперь скажи: вниз!
— Низ!
— Вот видишь, у тебя все получается. Главное, что мы теперь знаем: ты умный, ты все сможешь.
Я попыталась объяснить матери, как учить Никиту говорить через решение пространственных задач. Она не поняла, так как ее собственный интеллект был откровенно вербальным. Но отец Никиты — математик, преподаватель Электротехнического института.
— Ведите сюда папу, — велела я.
— Он не пойдет, он во все это не верит, — сказала она.
— Так объясните ему.
— Он меня не слушает.
И тут вдруг я поняла, что меня смутило раньше в ее рассказе о семье: супруги живут вместе восемь лет и «никогда не ссорились». Как это возможно?
— Хорошо, — сказала я. — Я позвоню и сама с ним договорюсь.
Папа Никиты понял меня с полуслова. «Компьютер использовать можно или только кубики-картинки?» — спросил он. — «Можно, — ответила я. — Но не злоупотребляйте. У детей этого возраста мышление наглядно-действенное. Им надо все трогать, манипулировать предметами».
Буквально через два месяца Никита уже мог говорить простыми предложениями из двух слов. Мама тут же решила принять участие в процессе и отдала сына в ближайший развивающий центр. Сходив туда три раза, Никита категорически отказался от его посещения.
— Они смеются, — кратко объяснил он мне.
Спустя еще некоторое время выяснилось, что мальчик легко обыгрывает родителей во все логические игры. Я посоветовала маме сделать набоковскую «Защиту Лужина» своей настольной книгой. Она восприняла это как изощренное издевательство. Папа отвел сына в шахматный кружок. На протяжении трех месяцев в кружке Никита молчал. Потом однажды сказал:
— Не так надо! — сел за доску и выиграл из заведомо проигрышной позиции.
— Малыш, ты гений! — сказал руководитель кружка и обнял мальчика. Никита разрыдался.
— Молчание Никиты и его никому не понятная речь — это проекция? — сказала я папе. Вопрос в конце моей реплики едва угадывался.
— Да, — согласился мужчина. — Мы давно друг друга не слышим. Но я консервативный человек и уже привык. К тому же у нас сын.
— Ваш сын годами пытался показать вам, что так жить неправильно.
— А что я еще могу? — развел руками папа. — Я с ним занимаюсь, как вы велели.
— Никиту «разговорила» я, — сказала я маме. — Представьте, что кто-нибудь научится слышать вашего мужа и хотя бы иногда говорить с ним на его языке.
— Но что же делать?! — на глазах женщины показались слезы.
— Учитесь, — пожала плечами я. — В нашей культуре чувствовать и говорить об этом — прерогатива женщин. Если хотите, есть всякие тренинги.
— Да! Я пойду! — мама Никиты приободрилась. — Я буду бороться за свою семью!
Я только вздохнула. Ох уж мне эти борцы!
Сейчас Никите одиннадцать лет. Он мало, но вполне понятно говорит, пишет с чудовищными ошибками, с трудом читает вслух (про себя он читает прекрасно, его любимая книга — трилогия «Властелин Колец») и имеет твердую двойку по русскому языку. Из класса в класс его переводят только потому, что он чемпион города по шашкам среди юниоров.
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Среда, 10.12.2014, 21:46 | Сообщение # 23 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Нам не дано предугадать Р оковой диагноз в 19 лет: что делать? 
— Можно, я зайду пока одна, без него?
Невысокая женщина с печальным незначительным лицом прошла в мой кабинет. Худощавый юноша, сидя на банкетке в коридоре, проводил ее недобрым взглядом. «Маменькин сынок», — навскидку предположила я. Растила мать-одиночка. Вложила всю душу. Теперь он вырос, отдалился и хочет свободы. А маменька все таскает его по детским поликлиникам...
— Вы нас не помните? — спросила женщина. — Игорь Масаев. Мы были у вас два раза: один раз, когда он учился во втором классе и к нему приставали два пятиклассника. А второй, когда Игорьку было тринадцать и мы с ним совсем не могли понять друг друга, ругались из-за учебы, его гулянок и все такое. Я помню, вы тогда сказали так. Мне: «Разумеется, бывают сыновья более умные, более послушные, более благодарные и т. д. Но у вас ЭТОТ сын и другого, по всей видимости, уже не будет». Ему: «Само собой, бывают родители более понимающие, более богатые, более снисходительные или равнодушные к тому, что выделывают их дети. Но тебе досталась ЭТА мать, и никакой другой не будет уже наверняка. Так попытайтесь же если не понять, так хотя бы принять друг друга». Не знаю, как на него, а на меня это тогда произвело впечатление. И мне стало как-то легче с ним договориться.
Их второго визита я не помнила, так как подростково-родительские проблемы в самых разных семьях обычно похожи друг на друга, как шампиньоны в магазине, да и (что греха таить!) говорю я им всем приблизительно одно и то же.
А вот тщедушного второклассника, которого, избрав жертвой, последовательно изводили два дурака из пятого класса, я вспомнила. Мальчишка уже попробовал все: убегать от них (они бегали быстрее), жаловаться учительнице (они подкарауливали его одного и следили, чтобы рядом не было взрослых), драться (они, разумеется, были сильнее). Никаких серьезных повреждений, с которыми можно было бы обратиться в соответствующие инстанции, малолетние мерзавцы мальчишке не наносили — так, по мелочам: то вытрясут на пол ранец, то запрут в шкафу для швабр, то покидают от одного к другому на манер ручного мяча. В конце концов парнишка стал отказываться ходить в школу. Родители думали о переводе в другое учебное заведение, но рассуждали резонно: а не найдется ли и в следующей школе кто-то, кто опять изберет их сына жертвой? И что тогда?
— Ты должен их удивить, — сказала я мальчишке. — Они глупые, как собачки Павлова. У них на тебя образовался рефлекс: дергаешь за веревку, звенит звонок. Если ты сделаешь что-то, чего они совсем не ожидают, они испугаются и отстанут.
— Что я могу, чтоб они испугались? — деловито спросил мальчишка. — Они вон какие здоровые.
— А что у тебя получается хорошо? За что тебя хвалят?
— За стихи, — усмехнулся он. — Я стихи здорово читаю. С выражением, лучше всех в классе. На пять с плюсом.
— Отлично, — я отзеркалила его кривоватую усмешку. — Значит, будешь читать им стихи.
Тогда, я помню, мы выбрали для декламации «На смерть поэта» Лермонтова. Но чем все это закончилось?
— Сколько лет Игорю сейчас?
— Девятнадцать, — сказала женщина и заплакала, как осенний дождь. Тихо и безнадежно. Впереди зима. И от ее плача у меня почему-то побежали по коже мурашки. — У них там вроде бы есть психолог. Но он согласился только к вам, потому что помнит, как мы к вам ходили. Мы все время боимся, как бы он с собой что-нибудь...
— Давайте пригласим Игоря, я поговорю с ним, — сдерживая дрожь, предложила я. Где это — «у них там»? В сумасшедшем доме? Точно нет, ведь я хороший интуитивный диагност, психиатрию обычно вижу на семь футов под килем. У Игоря ее не было.
— У меня — прогрессирующая мышечная дистрофия, — сказал Игорь. — Знаете, что это такое?
Я кивнула.
— Ну, и чем вы можете мне помочь? — он с вызовом вскинул подбородок.
— Не знаю, — признала я.
Мы помолчали.
— Через несколько лет я стану глубоким инвалидом, прикованным к креслу, — сказал юноша. — Еще через несколько лет не смогу дышать и умру.
— Никто не знает, когда и от чего изобретут лекарство, — сказала я. — Да и болезни, даже самые страшные, у всех протекают по-разному. Игорь, вы слышали про английского физика Стивена Хокинга?
— Ну, разумеется! — осклабился юноша (мне показалось или я действительно узнала эту кривоватую улыбку затравленного второклассника?). — Вот уже полтора года мне все подряд говорят то же, что и вы. И про Хокинга. Одна беда: я не гениальный физик и никогда им не стану — у меня по физике и математике всегда были тройки. Да и безумные технические средства, которые обеспечивают сейчас жизнедеятельность этого англичанина, моим родителям не по карману. Может быть, это к счастью...
— А что у вас получается? Чем вы увлекаетесь?
— Вы хотите спросить: чем увлекался? Что получалось? — он голосом подчеркнул прошедшее время.
— Да нет. Я хотела спросить именно то, что спросила. Что вы вообще сейчас делаете? Сидите дома и жалеете себя? Или еще что-то?
— Я учусь в колледже на программиста. Все вокруг решили, что в моем положении это самое разумное. Типа инвалид на колясочке у компьютера, хоть одним пальцем... Жалко только, что мне совсем не нравится писать программы, да и способностей у меня к этому нет. Что я люблю? Мне нравится общаться с людьми, нравится этнография, я люблю путешествовать. Если бы не болезнь, я, наверное, хотел бы работать в индустрии туризма. А? — он явно провоцировал меня. Я его понимала.
— Никто ни черта не знает, — зло сказала я. — Кто-то собирается прожить еще лет пятьдесят, но вот уже выпил свою водку придурок-водитель, или неубранная вовремя сосулька начала отваливаться от крыши...
— Ага, Аннушка уже разлила масло... — он улыбнулся чуть теплее.
— О'кей! Допустим, что мы точно знаем: осталось три дня, потом конец. Как провести эти три дня — вот вопрос. Можно все три дня молиться в храме, пытаясь установить мир в своей душе. Можно пить водку и трахаться в борделе. Можно закрыться в комнате и написать прощальную новеллу, поэму или симфонию, которая потрясет (или не потрясет) оставляемый мир. Можно посетить всех друзей и родных, всем сказать о своей любви, сделать подарки, если надо, попросить прощения. Можно просидеть эти три дня на берегу реки, глядя на воду и шевелящуюся от ветра листву. Очень много всего можно сделать. Надо только определиться, чего вы хотите.
Он заговорил не сразу.
— Пожалуй, вы правы, — сказал он. — У меня ведь больше, чем три дня. Я должен сам решить...
— Разумеется. К черту программирование одним пальцем!
— К черту! — с энтузиазмом подхватил Игорь и спустя время улыбнулся печально. — Вот чего мне жаль, так это того, что я так и не узнал любви. Я ведь никогда...
Черт! Черт! Черт! На глаза мне навернулись слезы. Если он заметит, что я плачу от жалости к нему, он просто встанет и уйдет. Зачем ему сопливый психолог?!
— Вам никто не говорил, что любовь — это не только «вставить-вынуть»? — огрызнулась я и, смягчившись, добавила. — Я мало знаю о вашей болезни. Это... уже невозможно технически?
— Нет, почему же? — удивился Игорь. — Пока у меня с этим все нормально. Просто я не хочу никого обманывать и не хочу, чтобы со мной из жалости...
— Вот чепуха! — сказала я. — Вы знаете, что этот расслабленный физик не так давно развелся с женой и женился на своей сиделке? Как вы думаете, зачем ей это было нужно?
— Наверное, это из-за денег и его известности? — неуверенно предположил Игорь.
— Болван! — припечатала я. — Вы ничего не понимаете в женских чувствах! Всю историю женщины только так влюблялись в убогих, юродивых, нищих, непризнанных художников, умирающих туберкулезников и прочих маргиналов. Тоже из-за денег? Вам никогда не приходило в голову, что женщины любят жалеть — вот что! Им это удовольствие доставляет!
— Ого! — Игорь закрутил головой, как бы укладывая в ней новую мысль. — Значит, если вы мне не врете, и у меня еще может быть...
— Еще как! — сказала я. — Особенно если научитесь спекулировать своим состоянием, как Хокинг. Он же теперь уже не столько физик, сколько бренд.
— А помните, как вы послали меня во дворец пионеров в литературную студию? — спросил Игорь.
— Не-а, — честно ответила я. — А ты что писал — стихи или прозу?
— И то, и другое. Только у меня там ничего не вышло, мне стало скучно, и я ушел.
— Ну и ладно. Лучше скажи: чем кончилась та история со стихами и пятиклассниками?
— О! Ха-ха-ха! — Игорь расхохотался. — Они испугались, как вы и говорили. А я сам бегал за ними по школе и кричал: «А вы, надменные потомки известной подлостью прославленных отцов...» Теперь уже они прятались от меня. Наверное, они решили, что я сошел с ума. И больше никогда ко мне не приставали. Нашли себе другую жертву.
В кабинет заглянула по-прежнему тихо плачущая мама Игоря.
— Что вам нужно? — весьма нелюбезно поинтересовалась я.
— Простите. Но я первый раз за полтора года слышу, как он смеется.
— Если ты захочешь, ты можешь прийти еще, — сказала я Игорю.
— Нет, я не приду, — ответил он. — Потому что я сейчас понял: в этот раз вы сказали мне то же самое, что и тогда, во втором классе: я должен сделать то, чего от меня никто не ожидает. И тогда все будет хорошо. В данном случае — я должен полноценно прожить эти условные три дня. Кажется, я даже уже начинаю понимать, как мне это сделать.
...Недавно моя дочь обратила мое внимание на одного блогера в Интернете. «У него очень интересные и оригинальные материалы и подборки, — сказала она. — С ним можно совершать настоящие путешествия. Но странное впечатление: всего этого слишком много, как будто бы он боится куда-то не успеть и занимается всем этим по 18 часов в сутки. И еще: материалы разные, но во всех присутствует какая-то светлая печаль. Он что, прикован к этому компьютеру?» — «Возможно», — ответила я и сходила по указанной дочерью ссылке. Материалы были действительно интересно подобранными и осмысленными. Отзывы читателей — благодарными. Картинка, которая представляла автора, изображала какого-то чертика с рожками. Но почему мне показалась знакомой его улыбка?
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Воскресенье, 14.12.2014, 11:31 | Сообщение # 24 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Ковер с длинным ворсом Как работает прием направленной визуализации: превращение уличного подростка в востребованного специалиста 
Начало этой истории совпало с разгаром Перестройки (тогда СМИ еще писали это слово с большой буквы). Немолодая круглолицая женщина самого простецкого вида привела на прием подростка, оставила его в коридоре и уселась в моем кабинете на стуле (проигнорировав удобное кресло) в позе кучера, неоднократно описанной в русской классической литературе. Я приготовилась выслушать претензии и прочесть матери краткую лекцию об особенностях подросткового кризиса.
— Я туточки ни при чем, а он мальчонка хороший, — сказала женщина, не выпуская меня из ассоциаций, связанных с критическим реализмом. — Вот матка его совсем пропащая. Отца и вовсе не видали. Из школы его гонют, не понимает он тамочки ничего. Чего теперича делать-то?
— Гм... А вы, собственно, кто?
— Соседка я ихняя, в одной квартире с ими живу, — женщина говорила на каком-то неопределенном диалекте, который выдавал давно прижившуюся в Петербурге лимитчицу. — А он мальчонка хороший, — упрямо повторила она. — Вы поговорите с им, может чего и выйдет. А мне на работу надо.
— Хорошо, — вздохнула я, — попробую. Как его зовут — Саша? Зовите...
Для подростка из социально неблагополучной семьи Саша оказался неожиданно контактным и дружелюбным, охотно отвечал на все мои вопросы. Но относительно запроса о профориентации наш диалог оставался — увы! — совершенно бесплодным.
— Тебе нравятся какие-нибудь предметы в школе?
— Не-а.
— А какие-то увлечения есть?
— Не-а. Телик люблю смотреть.
— А что у тебя хорошо получается?
— На велике кататься. А так — ничего не получается.
— А чем бы ты хотел заниматься?
— Не знаю. Ничем.
— Может быть, тебе техника нравится? Машины там, руками что-то делать?
— Нет, я это не умею.
Есть в психологии такой прием — направленная визуализация. Я иногда использую одну из его модификаций для профориентации подростков с небольшими когнитивными возможностями.
— Представь, что ты уже стал взрослым и у тебя все хорошо. Где, с кем, среди чего ты оказался? Что ты там делаешь? Опиши картинку.
— Там ковер! — сразу сказал Саша и чиркнул себя по щиколотке ребром ладони. — Вот с такими волосьями.
— Ковер?! — изумилась я. — Какой ковер?
Ситуация прояснилась почти сразу и оказалась трагикомической иллюстрацией ко «времени перемен». В прошлом году Саше и его брату как детям из социально неблагополучной семьи выделили бесплатные путевки и отправили их на месяц в пансионат, который только что отобрали у какой-то крупной партийной организации. Обстановку и инфраструктуру пансионата еще не успели поломать, и уличные мальчишки очутились среди совершенно невозможной для них роскоши. В магазинах и у них дома не было никаких продуктов, все распределяли по талонам, которые мать к тому же меняла на водку, а в пансионате давали даже бутерброды с икрой и ломтики ананаса, которого Саша до той поры вообще никогда не видел. Но наибольшее впечатление на мальчика произвел все-таки лежавший в холле ковер.
— Так, — сказала я и надолго задумалась. — Ты хочешь очутиться в атмосфере внешней роскоши — это ясно. Но этот ковер, он должен быть у тебя лично, в твоей квартире?
— Нет, нет, — Саша протестующе замахал руками и попытался объяснить. — Куда такое одному-то?! Просто чтобы красиво... Для всех, вокруг... И я там.
— Ага, поняла, — согласилась я. — Ты хочешь работать там, где красиво. Гостиничный бизнес, к примеру. Осталось выяснить, что бы ты мог такое делать. Ты еду готовить не любишь? Кулинарное училище...
— Не-а, — уже знакомо сказал Саша. — Не умею я это.
— Послушай, но ведь за что-то же тебя в жизни хвалили, благодарили. Вот соседка тебя привела, потратила свое время, говорила о тебе хорошо, значит...
— Да, у меня руки... — вдруг сказал Саша. — Когда у тетки Зины голова болит, я так делаю, — подросток вытянул кисти и как-то странно пошевелил пальцами. — Она говорит, помогает. И еще детей ее и другой соседки... когда они плачут или бесятся там, могу успокоить.
— Поиграть с ними?
— Нет, так... Тоже руками. Не знаю... И когда у Борьки спина после драки год болела, я мог...
Еще с полчаса расспросов, и мы с Сашей решили, что он будет массажистом. Я уговаривала его пытаться поступать в медучилище, но он не хотел об этом даже думать — слишком плохие отношения со школой и образованием в целом. По счастью, в перестройку было полным-полно всяких более-менее сомнительных курсов, а тетя Зина обещала помочь деньгами — Сашка отработает ей по хозяйству и присматривая за детьми.
Честно сказать, я забыла об этой истории. И когда спустя десять лет ко мне на прием пришел высокий, ухоженный, щегольски одетый парень и назвался Сашей, я его не вспомнила и спросила, где же ребенок, по поводу которого он желает обратиться.
— Ковер! Ковер с длинным ворсом — помните? — воззвал мой посетитель и коснулся пальцами бортика фирменной кожаной туфли. — Его увидел уличный мальчик в коммунистическом пансионате...
— О! Конечно! — обрадовалась я. — Ковер... Но ты прекрасно выглядишь! Где ты теперь? Что делаешь? Как твои дела?
Саша работал массажистом в гостинице «Европа» — первой ленинградской гостинице с пятью звездами. Кроме того, у него был круг частных клиентов, в основном немолодые люди с проблемными позвоночниками и семьи с не очень здоровыми детьми. Он много зарабатывал, купил и обставил квартиру, его руки ценились едва ли не на вес золота. Он не женат, но у него есть невеста — девушка из World Class, инструктор по физкультуре.
— Младший брательник в этом году техникум закончил, на ноги встал, — с гордостью сказал Саша, и я поняла, что это именно он, своими силами и средствами, «поставил на ноги» младшего брата. — Программист он — вот как!
— Я рада, честное слово, рада за тебя! Ты молодец, Саша! — искренне сказала я. — Ты пришел, чтобы рассказать мне о своих успехах?
— Не-а, — прозвучал знакомый ответ. — Что я, совсем, что ли? Мне это... совет нужен. Я опять увидеть хочу.
— Что увидеть, Саша?
— Понимаете, там, в «Европе» эти ковры лежат. Точно такие... Мне 26 лет... Я хочу еще чего-нибудь...
— Ты хочешь двигаться дальше? Но это же естественно. Что тебе мешает?
— Так вы что думаете — я же не поумнел с тех пор! — с силой воскликнул молодой человек. — То, что прикид дорогой, и деньги, и прочее, так это же... Я же книг не читаю, только журналы иногда с картинками, и фильмы, которые умные, смотреть не могу, засыпаю — мне надо, чтобы боевики и взрывалось все время. А девушка моя говорит: мужчина должен развиваться, иначе сопьешься — да я и сам знаю, вы ж помните, где мы выросли.
— Что у тебя с документами об образовании? — деловито спросила я.
— Реально корочки с курсов и восемь классов. Но я в позапрошлом году купил диплом медучилища, дорогой, хороший, — не менее деловито ответил Саша.
Я послушно начала шаманить — зря он, что ли, пришел?
— Что ж, представь, что все получилось. Ковров больше нет. Где ты? Что делаешь?
— Лечу людей, — твердо сказал Саша. — Руками. Детей, скорее всего. Тетки с целлюлитом и эти, оздоравливающиеся после бани, надоели уже.
— Остеопатия, — сказала я. — Мануальная терапия. Очень популярно. И прибыльно. Слышал о таком?
— Да что ж я, по-вашему, совсем деревянный, что ли? — обиделся Саша.
— Угу. Но это — мединститут. Нет ни вечернего, ни заочного, шесть лет как минимум. Наймешь репетиторов, зарабатывать на жизнь будешь на частных клиентах. Невеста что скажет?
— Да она только рада будет! Но я же тупой по жизни...
— У тебя здоровая и честная душа. Ты вылез из помойки, помогая людям. Ты хочешь расти. Теперь ты знаешь, зачем тебе учиться. Ум подтянется к твоим целям, смышленая невеста тебе поможет, и у вас все будет хорошо.
Саша ушел от меня с намерением поступать в Педиатрический институт. Мне хочется верить, что у него и на этот раз все получилось.
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Воскресенье, 21.12.2014, 17:28 | Сообщение # 25 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Одна абсолютно счастливая семья
Вообще-то я кое-что знала об этой семье и раньше, до того как они возникли на пороге моего кабинета. Все дело в том, что по пятницам у меня — вечерний прием, а они живут напротив поликлиники, наискосок через двор, на первом этаже. Как связаны между собой эти факты, станет ясно из дальнейшего.
Мать — высокая могучая женщина, с красным широким лицом и натруженными руками, привела симпатичную девочку лет десяти, похожую на рекламу шоколада «Аленка». Туго заплетенные косички задорно торчали, на курносом носу и круглых щеках — россыпь веснушек.
— Вот, заикаться вдруг стала, — озабоченно сказала женщина. — Участковый направил к невропатологу, невропатолог мозги ультразвуком просветил, таблетки выписал и — к вам.
Я пролистала карточку. ПЭП (перинатальная энцефалопатия) в анамнезе, ветрянка, простуды... Одиннадцать лет, препубертат, для возникновения реактивного невроза на фоне изначального неврологического неблагополучия — самый возраст.
Задала девочке обычные вопросы: где учишься? Как в школе? Как с подружками? Что любишь делать?
Улыбается, отвечает охотно, никакого заикания нет. Любит кататься на роликах, не любит в школе математику, зато любит труд, рисование и физкультуру, вместе с подружками ходит в кружок танцев при школе и еще на лепку. Читает журналы про Барби...
— Когда возникло заикание?
— Да уже месяца два... Если она спокойная и не волнуется, тогда и нет ничего. А как начнет торопиться...
— Что-то происходило с Лизой два-три месяца назад? Травмы, внезапный испуг, тяжелая инфекция, ссоры с подругами или конфликт в школе?
Мама и дочка одинаково качают головами.
— Ничего, сопли только, от младшего заразилась.
— Может быть, дома? Переезды? Неожиданный конфликт? Изменение состава семьи? Рождение брата или сестры? Чья-то тяжелая болезнь? Смерть?
— Нет, нет, нет...
— Ну, а у вас-то самой есть какие-нибудь предположения? — сдалась я.
— Да, — женщина закручинилась и опустила голову со свежим перманентом. — Мне участковая врачиха подсказала причину... Я потому и пришла.
— Рассказывайте.
— Отец у нас... Может, я без нее?..
— А чего я про папу не знаю? — усмехнулась Лиза и встала, одернув нарядное вышитое платье, явно надетое для выхода «в люди». — Ладно, мам, я пойду переоденусь и с девчонками во двор... Лешку из садика когда забрать?
— Да я сама заберу, раз уж все равно с работы отпросилась.
Лиза попрощалась и вышла. Женщина сидела, пригорюнившись.
— Рассказывайте, — повторила я.
— Плохо все. Отец у нас пьет. И скандалы... — прозвучало предсказуемое признание.
— Давно пьет? Работает? — спросила я.
— Конечно, работает, а как же! — удивилась женщина. — Работа тяжелая у него. А пьет давно ли... да всегда пил. Я как-то и не думала, пока мне врачиха-то про Лизу не сказала... Что ж теперь? Они любят его...
— Погодите, погодите... Сколько у вас детей?
— Трое! — с гордостью сказала женщина. — Лиза средняя, Лешка младший. Есть еще старший — Виталик, ему 14 исполнилось.
— Рассказывайте по порядку, как устроена жизнь в вашей семье, — решила я.
Женщине явно надо было выговориться, а мне все равно искать причину заикания у Лизы. Но в процессе ее рассказа я неожиданно заслушалась (поверьте, со мной такое бывает нечасто).
Оба супруга имеют за плечами ПТУ и работают на тяжелых физических работах. Она маляр-штукатур, он бригадир каменщиков (впоследствии я видела и отца семейства — он ниже жены ростом, но ширина плеч и мускулы на руках впечатляют). У обоих живы родители в Псковской области, куда каждое лето на два месяца отправляют детей — там они едят свежие продукты и вовсю помогают крестьянствовать бабушкам и дедушкам. Зарабатывают супруги неплохо, хватает на жизнь, на развлечения — свои и детей, на ежегодные поездки к морю всей семьей. Всю рабочую неделю родители категорически не пьют — при их работе это просто физически невозможно. Приходят домой, готовят и едят вместе с детьми что-то немудреное и калорийное (стараются сварить и потушить еды на два-три дня), вяло осведомляются об уроках старших, полусонно полулежат перед телевизором...
В пятницу вечером отец семейства после работы «сидит» с друзьями-каменщиками и приходит домой уже тепленьким. Дома его ждет грозная жена (она утверждает, что сама не берет в рот ни капли, но что-то такое в ее лице не позволяет поверить ей на все сто процентов). Оба супруга так устали за неделю, что настоящего скандала не получается, — после громких, но бесплодных криков (теперь вы понимаете, при чем тут мой вечерний пятничный прием?) семья ложится спать.
С утра в субботу мужчина пытается догнаться — либо вынуть и опорожнить заначку, либо сходить за добавкой. Жена бушует уже в полную силу: «Вместо того чтобы детьми заняться, кран починить, гвоздь забить — ты...» — я думаю, практически любой читатель способен довести монолог женщины до конца. Заначки отыскиваются и выливаются в унитаз, точки над «и» в отношениях с загубленной жизнью расставляются по-народному красиво и виртуозно, поход в магазин насильственно откладывается... В конце концов мужчина сбегает, с той или иной громкостью хлопнув дверью. Женщина тут же успокаивается — и упоенно занимается запущенным за неделю хозяйством: моет, чистит, стирает, подтягивает математику со старшим, лепит лошадку вместе с Лизой, строит домик из старых обувных коробок с Лешкой, идет к соседке за солью и поболтать...
Отец семейства «гуляет» не так уж долго. Залив глаза, вполне мог бы схорониться у кого-нибудь из приятелей, но нет — идет прямо домой, к жене. Там у него обширная программа. К этому времени прекрасно знающие семейное расписание дети самостоятельно эвакуируются к друзьям или на улицу (смотря по сезону). Все трое. Чуть раньше Виталик уносил маленького Лешку на закорках, еще раньше — двух старших забирали соседи.
Выяснение отношений между супругами вступает в решительную и драматическую фазу. Она обличает. Он ревнует (к кому — неважно, впрочем, мама Лизы — женщина весьма эффектная, если кому нравятся кариатиды). Она свободна в выражениях («у меня всегда в школе за сочинения пятерки были!») и подручных средствах (любимое орудие, как я поняла — сковородник). Он обходится кулаками (в школе за сочинения — сплошные двойки, зато с пятого класса — лидер в дворовых драках). Соседи перестали вызывать милицию много лет назад — она не едет, поскольку все (включая участкового) знают: никто и никогда не станет писать заявление.
В конце концов кто-то наносит решающий удар. Битва завершается: победитель (как я поняла, им может оказаться любой из супругов) тут же пугается содеянного, трезвеет (муж), просит прощения, пытается лечить и заговаривать нанесенные повреждения, трогательно уверяет поверженного в своей любви (жена). Дальше происходит примирение, и на выбросе адреналина супруги занимаются любовью, которая неизменно хороша для обоих. Насколько я сумела уяснить для себя, в другие дни недели интимной жизни у них нет — слишком выматываются на работе.
После любви супруги засыпают посреди разгрома. В это же время в квартиру тихонько сползаются дети. Совместно поедают еду, приготовленную матерью днем, в четыре руки кормят, моют и укладывают спать Лешку, потом отрываются перед телевизором — смотрят допоздна все то, что хотят смотреть.
В воскресенье никто не пьет — завтра на работу. Утром родители помяты, трезвы и озарены тихим внутренним удовлетворением. Муж чинит все то, что было поломано вчера и заодно выполняет накопившуюся за неделю домашнюю мужскую работу. Виталик и даже маленький Лешка помогают отцу. Дальше возможны варианты. Иногда вся семья собирается и отправляется на пикник в ближайшие пригороды (от нас недалеко и Пушкин, и Павловск, и Петергоф). Там гуляют, играют в футбол, в бадминтон, жарят на костре сосиски. Часто к ним присоединяются друзья и подружки старших детей, матери-одиночки с детьми из малярно-штукатурной бригады жены. Отец семейства безропотно таскает по пригородам огромный баул со снедью и прочим снаряжением.
Вечерами мать с отцом иногда ходят в кино или на танцы, которые наш районный культурный центр по воскресеньям устраивает для тех, кому за... Оба родителя музыкальны, любят старые песни и хорошо танцуют (отец подростком плясал в самодеятельном народном ансамбле и до сих может пройтись вприсядку) — когда-то именно на танцах они и познакомились.
А иногда в воскресенье все остаются дома, и мама с Лизой пекут пироги с разными начинками. Это ритуал, вынесенный из деревни под Псковом. Все в муке, тесто вылезает из кастрюль, накрытых вышитым бабушкой полотенцем, Виталик тесаком рубит мясо для начинки в специальной деревянной миске, мать готовит яблоки с ванилью, Лешка крутится под ногами, по квартире плавают невозможные запахи, мужа и отца гонят из кухни к телевизору, но он все равно часто заходит туда как будто бы по делу.
Вечером в большой комнате все вместе за круглым столом кушают пироги (обычно едят в кухне и кому когда удобно). После ужина — вы не поверите, но это так! — чтение вслух. Читают мать или Лиза. Обычная программа — классика, заданная старшим детям в школе. Отец любит Гоголя. Мать и Лешка — про природу и животных. Виталик — чтобы смешно или уж страшно. Когда читали рассказы Сетон-Томпсона, и мать, и дети плакали, даже отец пару раз тайком утер глаза.
Потом дети убирают со стола несъеденные пироги, шумно моются, целуют родителей, и все идут спать. Мать часто поет Лешке колыбельные (пела и старшим детям). Отец, бывает, не удерживается и подпевает ей (напомню, оба музыкальны и родом из «поющей» деревни).
С понедельника начинается новая неделя...
Завораживающая картина, не правда ли? Вот и меня тоже заворожила. Сознаюсь, мне было невероятно трудно признаться в этом даже себе: перед моими глазами предстало то, что встречается (сейчас, как во все времена) крайне редко — счастливая семья.
А как же заикание у Лизы? — спросите вы.
— А как же с Лизочкой? — облегченно вздохнув, спросила мать семейства, когда я решительно заявила ей, что заикание у ребенка не может возникнуть от того, что сопровождает его всю жизнь и является для него абсолютной нормой существования (речь, как вы понимаете, шла о семейных скандалах).
В дальнейшем выяснилось, что случившиеся два месяца назад у Лизы «сопли» были не такими уж безобидными, сопровождались высокой температурой и чуть ли не бредом. По-видимому, сильный вирус преодолел гемато-энцефалический барьер и дал неврологические осложнения. Девочка пропила выписанные невропатологом таблетки, много гуляла, купили абонемент в бассейн, куда она ходила вместе с мамой и Лешкой. Спустя несколько месяцев заикание у Лизы, по счастью, прошло бесследно.
Правда, тут начался подростковый кризис у Виталика...
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Вторник, 06.01.2015, 13:29 | Сообщение # 26 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Хомячок Тани Гранаткиной История о том, как с помощью одного простого решения можно дать ребенку шанс проявить себя в коллективе. Даже если коллектив настроен не слишком доброжелательно 
Наше время — время больших скоростей и активных самопрезентаций. Почти всем родителям хочется, чтобы ребенок был успешен и достиг высот. Поэтому довольно часто ко мне обращаются родители младшеклассников с такой проблемой:
— Знаете, он как-то не умеет себя проявить. Дома вечером хорошо рассказывает стихи, а наутро в классе не спросили, а сам стесняется поднять руку. Потом расстраивается. И со сверстниками тоже — вроде бы ему и хочется быть лидером, а как-то не получается... Мы можем ему помочь?
— А вы уверены, — спрашиваю я, — что вашему ребенку это действительно нужно — быть на переднем крае, под светом софитов чужого и не всегда доброжелательного внимания?
— Ну, не зна-аем... — тянут родители. — Но так тоже нельзя — все время на задней парте отсиживаться, сейчас жизнь-то какая: кто смел — тот и съел (как будто во время формирования этой поговорки жизнь была другой! — Прим. авт.)! Так что нам нужно! Как ему помочь?
Тогда, прежде чем перейти к конкретному обсуждению, я рассказываю им историю из собственного детства.
После первого класса мама отправила меня в пионерский лагерь. Нас, самых младших, было человек тридцать — целый автобус испуганных семилетних детей, впервые в жизни оторвавшихся от родителей. Круглые глаза, чистенькие одежки, ручонки судорожно комкают убогие кулечки с яблочками-печенками, выданными на дорогу. Некоторые тихо плачут (громко протестовать никому даже в голову не приходит — не то было время).
Ехать до лагеря долго — почти четыре часа. Детство любопытно: большинство детей успокоились и стали потихоньку оглядываться. У одной из девочек, невзрачной и тщедушной, с тонкой шейкой, на коленях вместо завтрака лежал маленький жестяной чемоданчик (в таких тогда выдавали подарки на новогодних елках). Иногда, не переставая беззвучно плакать, девочка открывала чемоданчик, заглядывала в него, совала туда тонкий пальчик, а потом снова закрывала. Первой не выдержала соседка: «Чего это там у тебя?» — «Хомячок», — едва слышно ответила девочка. — «Ой! — ахнула спрашивающая. — Настоящий?! А посмотреть можно?» Девочка молча кивнула и слегка приоткрыла крышку, продемонстрировав соседке толстого белого хомяка с красными глазами. «Ой, какой хорошенький! — взвизгнула от восторга соседка. — А печенье он ест? Меня, кстати, Алена зовут, а тебя?» — «Таня Гранаткина», — прошептала хозяйка хомячка. — «Что у вас там? Хомяк? Дайте позырить, не жадничайте!» — толстый мальчик решительно потянулся с сиденья через проход.
К приезду в лагерь весь десятый отряд знал, что в автобусе едет Таня Гранаткина, у которой есть хомяк, которого она дает посмотреть и даже погладить. Хомяк ест яблоки, но только сладкие и красные, а печенье уже не ест, просто пихает его под себя, на дно чемоданчика.
По приезде раскладывали вещи, определялись с местами в спальнях. Вокруг робкой Тани Гранаткиной образовалась компания крупных активных девочек — я была в их числе, — которые охраняли хомяка от слишком активных посягательств мальчишек (в семь лет большинство детей любят животных, но далеко не все умеют с ними обращаться). Таню и хомяка мы разместили на престижном месте — в углу, возле окна. Освободили ему отдельную полку в тумбочке. Танины вещи (зубная щетка, паста, расческа) приютила на своей полке девочка с соседней кровати. Таня вежливо говорила всем «спасибо», но ее голос по-прежнему был едва слышен. Хомяка в жестяном чемоданчике и то было слышнее.
После тихого часа началось собрание октябрятского отряда. «Надо выбрать командира отряда, отрядную песню, речевку, девиз и эмблему, — деловито сказала девушка-вожатая. — Какие будут предложения, ребята?»
Как вы думаете, какие были предложения? Правильно — единственным человеком, которого знал весь отряд, на тот момент была Таня Гранаткина. Ее и выбрали абсолютным большинством голосов. Таня явно испугалась, но отказываться от подобной чести в те времена не было принято. Поэтому она мужественно проглотила подступившие слезы и даже улыбнулась вожатой.
После ужина вожатая пришла к нам в палату и направилась прямо к Тане.
— План мероприятий мы с тобой завтра обсудим, — сказала она. – А сейчас вот что. Твой хомячок... Мне кажется, что ему здесь, в палате, не очень хорошо. Его либо упустят, либо просто затаскают — он все-таки живой, а не резиновый. Давай мы его поселим в коробке у себя в вожатской, а ты его будешь навещать, когда захочешь. Хорошо?
— Хорошо, — прошептала Таня.
— Вот и славно. Поехали, Хома! А насчет конкурса на лучшего октябренка ты подумай уже сейчас, Таня. Надо что-то спортивное и обязательно — конкурс на сообразительность. Может быть, зоовикторину провести, в честь Хомы? Ладно, завтра уточним. Спокойной ночи, девочки! — вожатая взяла чемоданчик с хомячком и погасила свет.
Не знаю, навещала ли хомячка Таня, это как-то не отложилось у меня в памяти. Но мы до конца смены больше его ни разу не видели — это точно. Да и вообще быстро забыли о нем — в лагере было много новых впечатлений.
Зато Таня постепенно преобразилась: в свете возложенных на нее обязанностей командира отряда, ответственности и доверия вожатой она, естественно, старалась как можно лучше и полнее себя проявить и оказалась не такой уж робкой, глупой и несамостоятельной, как могло показаться с первого взгляда. Зоовикторина удалась на славу. В спортивном конкурсе физически слабая Таня была судьей — строгой, но справедливой. А к концу смены, на смотре строя и песни она уже с веселой задорной улыбкой маршировала впереди нашего десятого отряда и звонко выкрикивала:
— Раз, два... Шире шаг!
— Три, четыре... Выше флаг! — вопили мы хором.
— Смелые, умелые... Всегда мы тут как тут!
Октябрята-ленинцы... Ленинцы идут!
Еще тогда, в семилетнем возрасте, я удивлялась: «Как Танины родители решились вопреки всем правилам дать этого самого хомячка с собой в лагерь маленькой робкой девочке, которая за себя-то не могла постоять?!»
И потом удивлялась. Пока однажды не поняла, что кто-то из Таниных родителей был интуитивно-талантливым психологом и, рискнув Хомиными удобствами и даже жизнью, подарил своей робкой и слабой дочери шанс самопроявиться под пристальным вниманием незнакомого (с чистого листа!) социума. Таня, как мы теперь знаем, этим шансом успешно воспользовалась. А Хома выжил. Удача!
— А теперь мы будем сочинять «хомячка Тани Гранаткиной» для вашего ребенка, — говорю я папам и мамам, пришедшим ко мне почти сорок лет спустя.
Однажды мы с родителями отправили толстого, туповатого, но доброго и «рукастого» третьеклассника Филю, которого шустрые одноклассники дразнили «дебилом», в кружок бисероплетения. Он там быстро научился плести разнообразные «фенечки». Потом велели ему принести эти поделки в класс и просто сложить на парте. Смышленые одноклассницы Фили быстро сообразили, что делать, а потом еще некоторое время, пока Филя сам не привык к новому статусу, защищали доброго парнишку от мальчишек-одноклассников. В другой раз прыщавая робкая восьмиклассница, любившая перерисовывать открытки и которую почему-то третировали все учителя, занялась батиком, расписала занавески и подарила их своей первой учительнице (эта самая учительница ее когда-то первой и «закомплексовала»). Учительница была удивлена, тронута, наговорила девочке добрых слов — старый комплекс треснул и постепенно развалился на кусочки. Девочка «вылупилась», к десятому классу превратилась в прелестную бабочку, и даже прыщи прошли. Понятно, что «фенечки» и занавески здесь выступали в роли хомячка.
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Четверг, 22.01.2015, 15:31 | Сообщение # 27 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Про бабу Дусю, четырех ее мужей, козу, баян и Индиру Ганди.
В то лето мы пололи турнепс в комсомольско-молодежном лагере. Мне было 14. Я зачитывалась книжками братьев Стругацких (их выдавали только в читальном зале), планировала посвятить свою жизнь служению Большой Науке, и как-то странно у меня умещалось в голове: в Париж я попасть даже не надеялась (железный занавес советских времен!), а вот на посещение в будущем Пояса астероидов рассчитывала вполне серьезно...
Половое развитие у меня, как у представителя северной расы, было довольно замедленным, и бесконечные гендерные микросхватки, которые так увлекали большую часть моих одноклассников и одноклассниц в свободное от прополки турнепса время, были мне совершенно неинтересны. Я в одиночестве гуляла по деревне, где, собственно, и располагался наш лагерь, и думала о космических кораблях, которые вот-вот забороздят просторы Вселенной, и о своем месте (несомненно, важном! — я хотела стать астробиологом) в этом увлекательном процессе. Нельзя сказать, что в моем будущем мире совсем не было места для любви. Напротив, уже тогда я прекрасно представляла себе идеал: он был человеком глубокого и изощренного ума и рука об руку со мной постигал тайны природы на опасных, но завораживающе прекрасных дорогах далекого космоса.
В тот день над деревней с утра наревелись тучи, и улицы стали практически непролазны. Я медленно, скользя сапогами, пробиралась вдоль забора одной из усадеб. На потемневшей скамейке возле стены большого, слегка присевшего на один бок дома, отдыхая, сидела небольшая старушка. Я острым подростковым взглядом охватила белый платочек, синие тренировочные штаны с пузырями на тощих коленях, глубокие калоши и телогрейку такого вида, будто ее недавно рвали собаки. У ног старушки переминался лапами и дрожал хвостом тощий рыжий котяра с одним ухом — явный ветеран кошачьих боев. Снова начинался дождь, но старушка его как будто не замечала — наклонилась, рассеянно погладила кота.
Ужасная, сладко-эгоистичная, бескорыстная жалость к незнакомой старушке волной затопила все мое существо — ведь у нее уже все позади, она одинока и скоро умрет, ее жизнь наверняка была тяжела и бедна событиями, и она уже никогда-никогда не увидит Пояса астероидов, не откроет ни одной тайны природы и не будет рука об руку с возлюбленным бороздить просторы Вселенной...
Тем временем старушка, держась за поясницу, поднялась, схватилась за какое-то бревнышко и с трудом поволокла его по грязи. В семье и школе меня учили помогать старшим.
— Бабушка, позвольте вам помочь? — вежливо осведомилась я через низкий штакетник.
Старушка удивленно взглянула на меня, задумалась, а потом кивнула:
— Что ж. Подсоби, доченька, бабке, коли время есть. Заборчик у меня на заднем дворе завалился, вот хочу покамест подпереть, чтоб козы от Матвеихи в огород не лазали.
После починки заборчика меня повели в дом пить чай. Я не очень сопротивлялась — погода окончательно испортилась. К чаю были сушки. Старушка размачивала их в кипятке, мак медленно оседал на дно стакана.
— Меня зовут Катя, — представилась я.
— Катерина. Хорошее имя. А я Дуся.
— Простите... Евдокия... а как дальше?
— Да зови бабкой Дусей, — как все.
Разговаривать с бабой Дусей оказалось неожиданно легко. Мы обсудили шкодливых коз Матвеихи, мои школьные успехи, мою семью. Я узнала, что двое давно выросших детей бабы Дуси с внуками живут в Ленинграде...
— А чего ж ты одна-то гуляешь? Не со своими? Ухажер-то у тебя есть? Или поссорились?
Я призналась, что ухажера у меня нет и никогда не было.
— Надо же, а такая видная девка! — удивилась баба Дуся. — Небось, гонору в тебе много?
Я, подумав, согласилась и, воспользовавшись случаем, осторожно поинтересовалась, что думает баба Дуся о сущности любви. Ведь раз у нее есть дети, она, наверное, была замужем? (Баба Дуся носила обручальное кольцо на левой руке — вдова.)
— Конечно, была. Четыре раза! — ухмыльнулась старушка. — И так хорошо замужем, доченька, скажу я тебе, — она зажмурилась, вспоминая, и морщинки ее собрались веселым прихотливым узором. — И я их всех любила, и они меня... Счастливый я человек, спасибо Господу, если он, конечно, там есть...
— Но как так может быть?! — вылупилась я.
Польщенная моим интересом, старушка окунула в чай еще одну сушку и рассказала про свою жизнь. Целиком воспроизвести ее прямую речь я, конечно, не смогу, поэтому перескажу своими словами. Историю бабы Дуси я помню уже больше тридцати лет.
Первый раз замужем юная Дуся пробыла недолго. Мужа звали Федором, и если бы не карточка, она бы уж и лицо его позабыла. В 1940 году они поженились. Он был колхозным механизатором, с широкими плечами, любил кружить молодую жену на руках и умел, как девушка, плести венки. А что он говорил — этого бабка Дуся уже и не помнила. «Помню только марево золотое, как над лугом в летний день, и как он утром молоко прямо из крынки пьет. И — счастье, счастье, счастье...» Федора призвали на фронт в 41-м. А уже в 42-м пришла похоронка. «Не годился он для войны, — вспоминает баба Дуся. — Даже куренку шею свернуть — и то жалел...»
Почти до конца войны Дуся вдовствовала и с утра до ночи вместе со всеми работала на полях. В колхозе остались одни бабы, а воюющую армию нужно было кормить. Где-то зимой 45-го года Дуся с подружками без всякой определенной цели поехала в райцентровскую больницу на «аукцион инвалидов» (больничные власти раздавали по домам слегка подлеченных красноармейцев, необратимо покалеченных войной). Вернулась домой со вторым мужем — Георгием, Жорой. У Жоры не было обеих ног, а лет ему было 27. «Возьми меня к себе, Дуся, надоело бревном на койке валяться, тоска гложет, — сказал Жора юной вдове. — Ты уже замужем была, все про мужиков знаешь, тебе сподручней, чем девице. Я вообще-то заводной, и на гармони, знаешь, как играть умею — заслушаешься. Пропала моя гармонь, пока по госпиталям без памяти валялся, но ничего — заработаем, другую купим».
С Георгием Дуся прожила без малого двадцать лет. Он и вправду был веселый, и по вечерам, окончив работу (работал он и с деревом, и железом — руки у него были умные, хорошие, только глаза быстро стали сдавать — последствия контузии), садился у дома на скамейку, ставил на колени баян. Девки и бабы (много, очень много одиноких было после войны!) слетались на душевные Жорины песни, как мотыльки на огонь.
«Слова мне хорошие говорил, — вспоминает баба Дуся. — Благодарил часто, что взяла к себе, не дала пропасть... А уж как я его любила! Ревновала страшно. Как девки плечами да боками прислонятся... А он всем подмигивает, да улыбается... Так бы и повыцарапала глаза бесстыжие...»
Но пил Георгий безбожно. Напившись, буянил, разносил все в дому, колотил жену (до сих пор не могу понять, как Георгий мог бить Дусю — у него же не было ног, она всегда могла отойти!). Потом плакал, просил прощения. Она прощала: «Он все-таки калека был, к дому, к бабьей юбке прикован — тяжело ему...»
Жора умер от ран и пьянки, когда ему не исполнилось и сорока пяти. Дуся жутко горевала. «И сейчас иногда кажется — зовет меня, да голос веселый, куражный: Дусенька, что ты крутишься все, сядь ко мне, милая, споем. После него я уж ни с кем не пела...»
Ефима прислали в колхоз работать учетчиком и определили к вдове с детьми на постой. «Смурной он был, по целому дню слова не скажет, только с циферками своими и оживал немного...» В отличие от Георгия Ефим совсем не пил. Молча починил в дому и на дворе все то, что нуждалось в починке. Потом помог сыну Дуси по математике. И только потом оказался в Дусиной постели. По сравнению с веселым, заводным Георгием он проигрывал — ласковым не был, нежных слов (да и никаких других) женщине не говорил. Однако Дуся (слегка подуставшая от двадцатилетнего «борения страстей») с Ефимом отдыхала — он был надежен, предсказуем в своих привычках, всегда спокоен, ровен с детьми и с женой. Понимал ценность образования: когда настало время, настоял на том, чтобы оба приемных сына окончили техникум. Сам регулярно брал книги в библиотеке, любил слушать радио, иногда по просьбе Дуси читал ей вслух. Мальчишки тоже слушали. Любимой Дусиной книжкой почему-то был «Оливер Твист» — она забыла название, но точно пересказала мне фабулу, и я легко узнала сентиментальную диккенсовскую повесть. По какому-то неведомому закону вечно молчаливый Ефим умер от рака голосовых связок. Долго никому ничего не говорил о своей болезни. Потом ему все-таки поставили диагноз, сделали операцию, но было уже поздно — пошли метастазы. «Сам себе кашку варил, — вспоминает Дуся. — Меня ничем обременять не хотел. До последнего дня. А как уже стал совсем помирать, написал на своей доске: «Прощай, Дуся, прости за все, если что не так было, или обидел тебя невзначай, прими мою вечную к тебе любовь...» Я плачу навзрыд: что ж ты раньше-то про любовь молчал?! А он отвечает: «Я молчал, потому что никаких слов не хватит сказать, как сильно я тебя любил все эти годы».
После смерти Ефима Дуся решила, что будет жить одна, с собакой Жуком и котом Васькой. Летом оженившиеся сыновья привозили из Ленинграда маленьких внуков — что еще надо? И когда, спустя лет пять, старая приятельница, перебравшаяся в город, «с прицелом» рассказала ей, что в соседнем колхозе остался после смерти жены неприсмотренный, из числа ее родственников, дедок, еще вполне крепкий, Дуся только махнула рукой: мне не надо! Забирайте его к себе, в город!
Однако родственники брать дедка в город не торопились. И однажды, как бы между прочим, завезли его в гости к Дусе, на центральную усадьбу. Как будто бы к врачу возили, рентген делать. «Вы тут поговорите пару часиков, чайку попейте, мы пока за справкой в райцентр съездим, да к своим знакомым, а потом деда заберем и назад отвезем. А вот вам и городской кекс с изюмом к чаю...»
Ни через два часа, ни к вечеру за дедком никто не приехал.
— Что ж, пора и честь знать, — сказал он, когда все стало окончательно ясно. — Спасибо тебе, Евдокия Васильевна, за приют, за чай. Пойду я.
Встал, оправил аккуратную одежку, поудобнее взял в руку клюку...
— Куда ж ты пойдешь-то?! — ахнула баба Дуся. — До твоей усадьбы 44 километра — вынь да положь!
— Чего ж, дойду понемногу, — дедок пожал узкими плечами. — Пройду да отдохну. Да еще пройду. К завтрему, к обеду, думаю, дома буду...
— Ну уж нет! — решительно воспротивилась женщина. — Чтоб я старого человека на ночь глядя из дому выгнала! Не будет этого. Ляжешь вот здесь, на диване. Сейчас я тебе, Степан Тимофеевич, постелю...
Наутро, когда баба Дуся проснулась (а встают деревенские всегда рано), Степан Тимофеевич уже встал и тихо шуршал чем-то в сараюшке во дворе. В летней кухне на столе стоял стакан в почерневшем от времени подстаканнике с крепким чаем. «Как давно никто в этом доме не пил чай из стакана с подстаканником...» — удивилась баба Дуся.
Степан Тимофеевич оказался сильно неравнодушен к мировой политике (это Дусе было внове). Вечером, после ужина долго разъяснял ей причину войны между Ираном и Ираком, истоки происков «израильской военщины», положение негров в Южно-Африканской Республике. Даже заставил найти очки и прочесть какую-то статейку из старой газеты «Труд», которую Дуся использовала на растопку. «Интересно-то как, — подумала Дуся. — А я и не знала...»
Родственники приехали за Степаном Тимофеевичем в конце недели, долго и фальшиво извинялись за беспокойство, кивали на сломавшуюся машину. Старичок степенно поклонился бабе Дусе, поблагодарил за все и по деревянным мосткам пошаркал обрезанными валенками к воротам. У бабы Дуси на глаза навернулись слезы. Не только тщедушный дедок с клюкой — весь приоткрывшийся ей большой мир с его проблемами покидал ее навсегда... Да еще и чай в подстаканнике, как пили все три предыдущих мужа и никто больше (сыновья и внуки пили чай из кружек)
«Да куда вы его увозите! — крикнула она. — Кто его там ждет-то? Пусть Степан Тимофеевич еще погостит! Оставайся, Степан!»
Степан, как и следовало ожидать, остался. Родственники прятали довольные ухмылки.
Вскоре Нельсон Мандела и Индира Ганди стали для бабы Дуси почти родными людьми — так она за них переживала. Степан Тимофеевич плохо ходил физически, но легко заполнял собой ментальное пространство — бабе Дусе было с ним интересно (эту характеристику нельзя было применить ни к одному из ее предыдущих замужеств). Спустя где-то год она как-то не выдержала и спросила: «Степан, а как ты тогда, в первый-то раз идти до дому собирался? С твоими-то ногами? Помер бы небось по дороге». Старичок хитро улыбнулся: «Да нешто я тебя, Дусенька Васильевна, сразу не разгадал? У тебя ж сердце доброе! Не собирался я никуда идти — так, притворился для чувствительности».
Баба Дуся и Степан Тимофеевич прожили вместе пять лет. Потом старичок тихо угас на бабыдусиных руках, прошептав за пару дней до смерти: «Ты мне, Дусенька Васильевна, праздник напоследок жизни подарила». — «А ты — мне, а ты — мне, Степушка мой Тимофеевич», — капая на грудь мужа старческими слезами, отвечала растроганная баба Дуся.
Потом я попрощалась с бабой Дусей, и пока я шла вместе с дождем, слизывая со щек капли вперемешку со слезами, мое представление о счастье как-то тихо и незаметно менялось, а сама я так же незаметно взрослела.
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Воскресенье, 25.01.2015, 11:58 | Сообщение # 28 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Вернуть сына домой 
Эти две семейные истории прямо напрашиваются, чтобы их рассказывали парой, хотя и пришли они ко мне в разное время, с разницей в несколько лет. Я предлагаю их для обсуждения потому, что, хотя мне и удалось помочь семье в одном из случаев, я до сих пор не очень уверена в правильности самой очевидной трактовки событий. Предлагаю поразмышлять вместе
— Я понимаю, они богатые, вот его туда и тянет все время, — женщина не поднимала глаз и понуро рассматривала узор на ковре в моем кабинете. — Где мне с ними тягаться!
— А нужно тягаться? — удивилась я.
К этому моменту я уже знала семейную ситуацию и проблему, с которой мать-одиночка Анжелика пришла ко мне.
Они жили вдвоем с сыном Витей: отец мальчика оставил мать после ее отказа сделать аборт, и более на горизонте семьи не показывался. Бабушка с дедушкой каждое лето забирали Витю к себе, в маленький городок в Пермской области. Анжелика работала в проектном институте и еще брала работу на дом — в раннем детстве Витя много болел, и прорва денег уходила на лекарства, массажи и консультации специалистов. На личную жизнь времени и сил у Анжелики не оставалось категорически. Потом ситуация со здоровьем сына, по счастью, выправилась, а к пятому классу у Вити обнаружились явные способности к математике, о чем Анжелике и сообщила классная руководительница. «Подумайте серьезно, — сказала она. — Наша школа, увы, слабая. Надо дать мальчику шанс». Анжелика не оставила без внимания слова педагога. В седьмой класс Витя, с помощью матери подготовившись и сдав сложный экзамен, пошел в престижный математический лицей.
Спокойный вежливый мальчик хорошо вписался в коллектив, легко справлялся с программой. В старом классе болезненного в прошлом Витю считали «ботаником», не всегда принимали в компанию, могли и поколотить. Новые одноклассники разительно отличались от прежних, мальчик быстро нашел себе друзей, с которыми его связывали общие интересы, стал бывать у них в гостях. Сначала Анжелика, разумеется, только радовалась всему этому. Но потом...
Отношения матери и сына были доверительными. Витя охотно рассказывал обо всем, что видел дома у новых друзей, простодушно удивлялся уровню их семейного достатка, подробно, с горящими глазами описывал экзотические игрушки и технику (в основном, конечно, речь шла о компьютерах и всем, с ними связанном).
— Представляешь, у Артура целая отдельная комната. Совсем своя. В нее даже мама стучится. А обедают они все вместе в столовой, и такая люстра красивая над столом висит, а мама у них к обеду обязательно переодевается. А на даче у них три этажа, и у Артура есть такой маленький мотоцикл, они меня уже туда пригласили на зимние каникулы, и Артур сказал, что научит меня на нем ездить и можно будет съездить на озеро. А папа Артура обещал, что обязательно летом покатает меня на катере. Он раньше был яхтсменом и даже в Стокгольм из Петербурга на яхте плавал. Я фотографии видел. И компьютер у Артура такой мощный, что...
Витя не был завистлив и не предъявлял матери никаких претензий. Она изводилась сама и задавала ему провокационные вопросы. Потом ловила себя на недоброжелательстве к людям, которых видела только на родительских собраниях. Потом корила себя за то, что не сумела дать сыну таких возможностей, как у Артура, за то, что у него нет отца, который покатал бы его на катере, еще за что-то...
Витя что-то понял и перестал рассказывать о друзьях. Потом вообще обо всем, что происходит в его жизни. А чуть позже просто перестал приходить после школы домой — вместе с Артуром они сразу шли к нему. Возвращался он иногда заполночь и сразу ложился спать. «Мы вместе делаем уроки», — объяснил Витя в ответ на вопрос Анжелики. «А почему бы вам иногда не делать уроки у нас?» — спросила мать. — «Это неудобно, ведь у нас всего одна комната», — холодно возразил мальчик. — «Но, послушай, — Анжелика попыталась воззвать к хорошим манерам сына. — Это неприлично, в конце концов. Допустим, у Артура своя комната, вы никому не мешаете. Но родители Артура ведь не обязаны всю неделю тебя кормить!» — «Я понимаю, но мама Артура сказала, что ей приятно, когда на столе много тарелок, — ей всегда хотелось иметь еще детей, а мы с Артуром как близнецы. Я не думаю, что она врет. Кстати, в пятницу я иду с Артуром и его папой на футбол, а потом мы сразу поедем к ним на дачу. В понедельник папа Артура сразу привезет нас в школу. Учебники я возьму с собой».
— Конечно, «тягаться» — это я не так выразилась. Я понимаю, они скорее всего хорошие люди... — в глазах Анжелики блеснули слезы. — Но лучше бы Витя оставался в той, старой школе. Там его не всегда понимали, но нас всегда было двое — я и он. А здесь... Мне кажется, что у меня отняли сына. И ничего другого у меня тоже нет. Скажите, я еще могу что-нибудь сделать, чтобы его вернуть?
***
— Скажите, вы верите в сглаз или, как это говорят, в приворот? — моложавая, стройная, дорого одетая женщина испытующе смотрела на меня.
— Если говорить на уровне газетных объявлений, то не верю, — ответила я. — Но существует эффект плацебо. И внушение. И самовнушение. А в чем, собственно, дело?
— Иногда мне кажется, что они его приворожили. Иначе это просто нечем объяснить. А у них там такая странная бабушка, знаете, с клюкой и одним зубом, просто чистая ведьма.
— Гм-м... — сказала я. (А вы бы что сказали на моем месте?)
— Мой муж очень хорошо зарабатывает. У него растущий бизнес. Мы не стеснены в средствах. У нас прекрасная четырехкомнатная квартира. Дача, компьютер последней марки, любые возможности для развлечений: путешествия, горные лыжи, бассейн, когда он только упомянул о собаке — я тут же купила ему стаффорширдского терьера с отличной родословной. Прекрасная библиотека, домашний кинотеатр, еда из экологически чистых продуктов.
— Послушайте, — мне надоело это рекламное перечисление. — Я, правда, очень рада за вас. Но в чем все-таки проблема?
— Я забрала его из этой школы. Но это не помогло. Может быть, нам переехать? Но мы столько денег и души вложили в отделку этой квартиры.
Мне захотелось помахать рукой перед лицом дамы и привлечь к себе ее внимание.
— Кто такой «он»? — я решила попробовать еще раз.
— Мой сын. Дмитрий. Ему двенадцать лет, — наконец-то откликнулась она. — До пятого класса он учился в школе у нас во дворе — ее вообще-то хвалят, там хороший английский, и учительница ему очень нравилась, да и нам тоже. Но контингент...
— Что не так с контингентом?
— Вы не подумайте, я не сноб, — сказала дама (поздно, я уже подумала, мысленно ответила я). — Просто уж очень странная история. Дмитрий с первого класса подружился с мальчиком-одноклассником Сеней, семья которого живет в соседнем подъезде на первом этаже. Семья многодетная, в ней не то шесть, не то семь детей, я никогда не могла их толком пересчитать. Плюс мама с папой, плюс та самая прабабушка с клюкой, плюс — дети подбирают их на улицах — две собаки и не то три, не то четыре кошки. Все это — в трех небольших комнатах!
— Семья Сени социально неблагополучная? — спросила я. — Алкоголь, наркотики?
— Да нет, — дама слегка смутилась. — Вроде бы ничего такого. Обычные люди. Правда, я не могу понять, зачем им столько детей. Если ты не можешь им ничего толком дать.
Я не стала уточнять, что именно не могут дать Сене и его братьям и сестрам родители. В конце концов мы занимались не ими.
— А в чем ваша-то проблема? Дружба с Сеней влияла на Димину учебу? Он научил его курить? Материться? Приносить с улицы кошек?
— Если бы... Фактически Дмитрий просто переселился к ним!
— Вот как. Расскажите подробней.
— Да что там подробней! — дама раздраженно хрустнула пальцами. — Он проводит там все время после школы. Они с Сеней делают уроки, играют, дерутся, ходят в садик за младшими детьми, гуляют с собаками (наша собака при этом сидит негулянная!). У этой семьи не всегда хватает денег на мясные продукты — они варят кашу и суп из костей и овощей в таких огромных кастрюлях, — Дмитрий садится с ними есть! У них в детской комнате нет плафона — висит просто лампочка на проводе. Вечером я пытаюсь забрать его домой — он не идет, говорит: «бабушка Люся будет нам страшные истории рассказывать про Летучего Голландца и про руку преступника Джерри. Я хочу послушать!» Понимаете, у них уже полгода телевизора нет — они его случайно разбили во время потасовки! Там все время шум, я только загляну, у меня сразу голова раскалывается: дети орут, собаки лают, мать на всех кричит, охаживает тряпкой всех без разбора. Что удивительно: Дмитрию тоже достается не хуже прочих (она, кажется, в запарке своих и чужих не различает), так он не в обиде, а если я на него голос повышу, он обижается и до вечера из своей комнаты не выходит.
— Вы пытались пригласить Сеню к себе в гости?
— Да, они пришли все вместе один раз. Я угостила их чаем с профитролями. Были тихие, все разглядывали, потом смотрели кино. Но маленькие, конечно, заляпали мне вареньем диван, чем-то залили ковер. Я ни слова Дмитрию не сказала, но больше они почему-то не приходили. Я люблю готовить, но у нас получается некому есть — муж работает допоздна и ест на работе, я на диете, Дмитрий наедается внизу. Я ему говорила: возьми вот в контейнер тортика после праздника или салата, отнеси Сене и его братьям-сестрам, пусть полакомятся — он отказывается. Мы меняли люстры, я предложила Дмитрию: возьми одну, отнеси твоим друзьям, пусть повесят в комнате, что ж у них так неуютно, а нам все равно выкидывать. А он вдруг полез в бутылку, заорал, что я ничего не понимаю. Но я действительно не понимаю... Может быть, вы мне объясните? У меня нет и по медицинским показаниям не может быть других детей, я сижу дома, мужу так удобнее, он говорит: занимайся сыном. Но как?! Я понимаю, что несправедлива, но ловлю себя на том, что ненавижу эту семейку! Там, у нее, уже есть семь своих детей — зачем ей еще мой?!! Простите, — дама взяла себя в руки. — Скажите, я еще могу что-нибудь сделать, чтобы вернуть сына домой?
Как вы думаете, какой из двух семей мне удалось помочь? Что бы предприняли вы сами на месте:
а) Анжелики, б) Мамы Дмитрия? в) Психолога?
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Суббота, 14.02.2015, 11:48 | Сообщение # 29 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Собачье счастье Про жителей девятиэтажек, помойки и эффект болонки. Истории Катерины Мурашовой про счастье 
У нас в районе много бродячих собак: огромная больница им. Костюшко, многочисленные помойки и простые сердобольные граждане создают для них прекрасную кормовую базу. Бродяги объединяются преимущественно по окрасу: стая «рыжих» и стая «черных». Черные — более крупные, нелюдимые и сплоченные, ориентированные на самостоятельное добывание корма. Своих не бросают: защищая члена стаи, могут даже напасть на человека с палкой. Рыжие — брехливые, трусоватые подхалимы, еду умильно выпрашивают у супермаркетов или в больничном дворе. При малейшей реальной опасности разбегаются, поджав хвосты. Между собой стаи враждуют, но неактивно, так как сферы влияния давно поделены.
Эту собачонку я заметила сразу же, проходя мимо помойки своим обычным маршрутом на работу. Она криво, зад на сторону, сидела перед куском булки, опустив к асфальту мохнатую мордочку. Заметив мое внимание, с надеждой вскочила и неуверенно закрутила коротким хвостом: «Ты не за мной ли пришла?» На вид — средних лет болонка-полукровка. Чистая, упитанная. Глаза слегка подтекают. Как она оказалась на улице? Потерялась? Убежала? Выкинули? Кто? Почему? Как смог? Собаки не разговаривают...
Избегая ждущего взгляда болонки, я прошла мимо.
А дальше я стала встречать ее каждое утро. Она поселилась возле помойки, там питалась, там же, под козырьком, пряталась от дождя. Стояла теплая осень, и с этой стороны собачонке пока ничего не угрожало. Она больше не бросалась навстречу, лишь издали внимательно следила за каждым проходящим мимо человеком. Встретилась с каким-то неизвестным мне злом, потом целую неделю хромала и безнадежно поджимала куцый хвостик при виде молодых мужчин в кожаных куртках — у кого поднялась рука? Жители девятиэтажки жалели собачонку и целевым образом подкармливали: я сама видела, как специально для нее женщина выносила мясной супчик в пластиковой баночке. Но собачонке все равно ощутимо плохело с каждым днем. Шерсть ее становилась все более свалявшейся и тусклой, в ней путались репьи, а в слезящихся глазах нарастали отчаяние и безнадежность. Она с трудом вставала с кучи опавших листьев, которую выбрала себе в качестве лежанки, и без всякого аппетита ела даже мясные обрезки. Болонка не голодала и не холодала. Убивало ее другое — она явно была ДОМАШНЕЙ собакой, всей своей жизнью и внешним обликом (результат длительного искусственного отбора!) ориентированной на жизнь и общение с человеком. Для наших стай бодрых и поджарых дворняг она не годилась категорически.
Каждый день я убеждала себя, что мне не нужна грязная пожилая болонка. Что в Питере тысячи бродячих собак, и всех спасти невозможно. Что я, в сущности, не люблю животных вообще и жалких маленьких собачек в особенности. Что моя собственная собака (огромная дворняга, много лет назад подобранная на Васильевском острове) вовсе не обрадуется появлению конкурента. Надо ли продолжать? Я читала объявления на столбах и заборах (вдруг бедолагу кто-то ищет?) и в конце концов повесила собственное объявление возле супермаркета: «Кто потерял болонку, можете забрать ее там-то...» Я рассказывала о болонке друзьям и родным, и все они были единодушны: не сходи с ума, попей корвалолу, тебе она не нужна, а ей, в сущности, ничего не угрожает.
Но собачонка явно угасала вместе с желтоглазой осенью.
В конце концов я смалодушничала и стала ходить на работу другой, более длинной дорогой.
Лишь когда на землю лег поздний снег, я смогла себя заставить повернуть в ту сторону. Болонки возле помойки, разумеется, уже не было.
Чувство иррациональной вины туманило мой взор, и только потому я не сразу ее узнала... Только потому? Нет, не только! Волна трусливого и радостного облегчения прокатилась по позвоночнику. Обошлось! Слава тебе... Кому? Да кто бы Ты ни был!
Она чинно гуляла в палисаднике — в миленьком красном ошейничке и на двух связанных кожаных поясках вместо поводка. Снежно-белая шерсть струилась красивыми волнами, над крутым лбом, чтобы шерсть не лезла в глаза, завязан розовый бантик. Черные глаза блестели молодо и весело.
Мой взгляд проследовал от чудесно преобразившейся болонки по длине поводка.
Эту старушку я тоже знала! Возвращаясь с работы, я иногда видела ее: опираясь на палку, она со старой кошелкой брела в сторону «Пятерочки» или оттуда с неизменной половинкой батона, пачкой кефира и кульком печенья. Но где же ее палка?
Заметив мой взгляд (я остановилась посреди дорожки и весьма бестактно рассматривала их), старушка улыбнулась мне беспомощной улыбкой:
— Здравствуйте! (наверняка она не один десяток раз видела меня на этом пути и, как и я ее, узнавала в лицо). Вот, видите, не удержалась, взяла сиротку. Все не могла решиться, хожу-то я, видите, плохо, а как снег выпал... Она, бедненькая, сидит и плачет. Тоненько так, не то чтобы зовет кого (кто ж придет?), а так, про себя.
Я как психолог кое-что понимаю в переносах, и потому отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах злые слезы. «Кто ж придет?..» Сколько их там, в этой девятиэтажке, таких старушек? А в других?
— Вы совершенно правильно сделали! — шмыгнув носом, твердо сказала я. — Вон как она похорошела-то! Красивая стала собачка — хоть на выставку!
— А какая умница-то! — радостно подхватила старушка. — Все понимает, ну просто каждое слово. Мы с ней по вечерам и телевизор вместе смотрим, и ужинаем, и спит она у меня в ногах. Я вроде и ходить получше стала — мне доктор-то давно гулять прописывал, говорил, полезно, да зачем мне? Раз в три дня в магазин сползаю и довольно. А тут как хочешь — три раза пописать ей надо? Иди, бабка, гуляй. А когда и в промежутке припрет — желудок-то у нее еще не установился после помойки. И ведь чистюля какая — будет скулить, терпеть, но никогда в квартире не нагадит.
— Отлично! — бодро сказала я, собираясь идти дальше.
— Но я вот чего боюсь... — по лицу старушки облачком проползла тревога. — Нюша собачка еще не старая, ветеринар сказал, лет пять ей, а живут они до пятнадцати. Я-то проживу ли столько? А как помру, что с ней станет? Может, нельзя было мне, такой старой да одинокой, собачку-то заводить? Соседка меня все ругает.
— Так, — старушка была ниже меня на голову, и я присела на корточки, чтобы погладить собачонку и сосредоточиться. — Если бы не вы, Нюша умерла бы два месяца назад, вот здесь, в этой помойке. Умерла несчастной и отчаявшейся. Вы УЖЕ подарили ей два месяца счастливой жизни. И никто не знает — ни вы, ни я, ни соседка — сколько еще вы сможете дарить счастье друг другу. Ведь Нюша украсила вашу жизнь? — Старушка истово закивала. — И ей, это сразу видно, хорошо с вами. Будете вместе столько, сколько получится, не довольно ли того? Стоит ли загадывать? — теперь я поднялась во весь рост и смотрела на старушку с болонкой сверху вниз (немного суггестии не помешает, решила я, а то что там еще за зловредная соседка мешает старушко-болонкиному счастью?).
— Конечно, конечно, все правильно вы говорите, — закивала старушка, а Нюша завиляла хвостом, глядя мне в глаза. Благодаря и прощая.
Как будто бы и в самом деле не только понимала каждое мое слово, но и могла заглянуть в душу.
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
| Сторожея | Дата: Воскресенье, 22.02.2015, 21:18 | Сообщение # 30 |
|
Мастер Учитель Рейки. Мастер ресурсов.
Группа: Администраторы
Сообщений: 25420
Статус: Offline
| Женский вопрос Про то, как воспитательница детского садика хотела расширить жизненные горизонты, а муж ее не понял 
— Я мастером на заводе работаю. Говорить не привык, уж извините, — мужчина, похожий на средних размеров медведя, понуро сгорбил плечи. Стул под ним опасно потрескивал.
Я улыбнулась:
— А мне казалось, что мастер — это как раз «говорительная» должность.
Посетитель на мою улыбку не повелся, отрицательно покачал головой:
— Так то ж какие разговоры — матюги одни. Не, зря я пришел. Не выговорить мне без матюгов такое.
До того я предполагала, что передо мной одинокий, раздавленный горем мужчина, который пришел в детскую поликлинику после смерти жены спрашивать о воспитании детей. Но тут немного расслабилась: вряд ли он не может говорить без матюгов о кончине супруги. Хотя всякое, конечно, бывает.
— Так что у вас случилось? Ваша семья — это вы...
— Двое детей у нас, сыну 14, а доче-то 5 лет всего. Не отдам ее!
Ага! Жена, стало быть, нашла кого-то поразговорчивей и решила открыть новую страницу в своей семейной истории. Дочку хочет забрать с собой, в новую семью, а муж и отец — против. Если развод и разъезд состоится, пятилетней девочке, наверное, все-таки лучше жить с матерью и ее новым избранником. Стало быть, надо договариваться о правилах совместного воспитания так, чтобы мужчина, который явно любит дочь, не чувствовал себя ущемленным. Но почему он пришел один, ведь жена тоже заинтересованное лицо? А может быть, там женский алкоголизм или наркомания?! Я снова взволновалась. Тогда девочка, конечно, должна остаться с отцом. Но почему-то речь не идет о сыне. С ним уже все решено?
— Расскажите подробней, — дипломатично попросила я. — Где сейчас мать детей? С ней все в порядке?
— С ума она сошла! — убежденно сказал мужчина. — Может быть, хоть вы с ней поговорите, убедите ее как-то. Не может такого быть!
Психиатрия явно отметалась: при всей своей медицинской наивности мужчина не обратился бы с этой проблемой в детскую поликлинику. Вероятно, сумасшествием отец считает новую любовь матери.
— Если вы не объясните мне, в чем дело, я не смогу поговорить об этом с вашей женой, — с максимально возможной вразумительностью произнесла я.
Мужчина сжал огромные кулаки и что-то явно нецензурное пробормотал себе под нос.
— Ваша жена решила уйти к другому мужчине? Уже ушла? Хочет забрать с собой дочь? — мне хотелось ему помочь.
— Если бы так! — мужчина вскочил и, споткнувшись об игрушечный грузовик, оставленный на ковре предыдущим посетителем, едва не грохнулся навзничь. — Если бы так!
Я уже ничего не понимала. Его гнев полностью заполнил мой небольшой кабинет.
— К бабе она ушла! К бабе! Вы можете себе такое представить? — заорал мой посетитель. — После того как мы с ней пятнадцать лет прожили и в одной, извините, постели спали!
— В том, что супруги спят в одной постели, нет ничего неприличного, — холодно сказала я. — Вам не нужно за это извиняться.
Мне нужно было время, чтобы сориентироваться. Признание мужчины застало меня врасплох. Это был вопрос, в котором я совершенно не разбиралась.
— Если на заводе узнают, мне только стреляться, — мужчина снова сел и выглядел почти спокойным. В этих материях (насчет стреляться) он явно чувствовал себя более компетентным. У него ведь и пистолет наверняка в ящике под бельем припрятан.
— Но-но-но! Никаких стреляться! — с испугом воскликнула я. — О сыне подумайте! Мать в лесбиянки подалась, да еще отец застрелится!
Я уже почти паниковала. Чем я могла ему помочь? Утешить тем, что на сегодняшний политкорректный момент такие вещи считаются ничуть не хуже гетеросексуальных измен? Посоветовать объяснить это мужикам на заводе?
— Сын, как узнал, с ней и разговаривать-то отказывается, — вздохнул мужчина. – А сам-то переживает страшно — я же вижу.
— А придет она ко мне? — несколько раз моргнув, спросила я.
— Да! Да! — нешуточно обрадовался мужчина. Ему явно показалось, что дело сдвинулось с мертвой точки. — Я ей скажу — для детей, и она придет. А вы уж ей объясните там. Ерунда ведь все это, правда? Блажь какая-то из телевизора, да? — он с надеждой заглядывал мне в глаза. Я отводила взгляд.
***
Не знаю, что я ожидала увидеть, но Алена оказалась обыкновенной симпатичной, средних лет теткой, воспитательницей детского садика. Она быстро и внятно объяснила мне ситуацию: с мужем жили неплохо, грех жаловаться, всю получку нес в дом, пил умеренно, с детьми помогал, дом за городом строили-построили. Но ни ласкового слова от него не услышишь, ни цветок подарить, ни поговорить об интересном, ни посплетничать, даже в кино в воскресенье вытянуть — и то взмокнешь вся и плюнешь. После рождения дочери Алена стала толстеть. Почитала модные журналы, посмотрела телевизор и решила заняться собой. В фитнес-клубе появились новые знакомства, и вот, узнала вкус настоящей жизни, подлинного эмоционального принятия и восторга общности интересов.
— А раньше, в подругах вы всего этого не находили? — спросила я, так как в перечислении обретенных радостей интимный вопрос не звучал категорически.
— Да что подружки мои! — с великолепным презрением сказала Алена. — Дом, да мужики, да детки с их проблемами. Больше и поговорить не о чем.
— А о чем же разговаривает ваш новый круг? — спросила я.
Когда-то, во времена перестройки, я была знакома с питерскими феминистками. Они все время за что-то боролись и издавали симпатичный журнал «Все люди — сестры!»
— Про всякое. И про женский вопрос! — ожидаемо выпалила Алена.
Я действительно не знала, что делать. Алена, по всем признакам, была такой же лесбиянкой, как я сама. То, что у психологов называется кризисом тридцатилетия, накрыло ее медным тазом. Ей закономерно захотелось как-то расширить свой мир, найти и освоить его новые грани. Хотелось развивать эмоциональность, тренировать интеллект какими-то задачами, превышающими рецепт приготовления пирогов и лечения детской простуды. Муж отказался ее сопровождать, и она отправилась в путешествие самостоятельно. И вот отыскала — женский вопрос.
— Алена, — сказала я. — Когда я была много моложе вас теперешней, я работала в университете на кафедре эмбриологии, рядом с библиотекой Академии наук. Однажды в библиотеке случился ужасный пожар. Это была суббота, но у меня шел непрерывный опыт, и я в тот день дежурила на кафедре. Страшно, когда горят книги — безвозвратно погибает бесценный опыт множества людей и эпох (компьютеров тогда еще не было). Огонь не могли остановить — сотрудники и пожарники выбрасывали мокрые и обгоревшие старинные фолианты из окон прямо во двор. Я стояла внизу и собирала преимущественно книги по естественной истории (18, 19 век) из библиотеки Карла Бэра, основателя эмбриологии. Набирала сколько могла и тащила на кафедру. Там выкинула все препараты из термостатов (погубив свои и множество опытов своих коллег) и заставила все полки умирающими книгами — сушить. В те дни по всему Ленинграду самые разные люди стояли у столов и гладили утюгами страницы промокших фолиантов — только так можно было их спасти. На одну книгу уходило не меньше двух часов. Потом, когда все улеглось, мы возвращали высушенные книги в библиотеку. Так вот, в ряду прочих у меня оказалась книга с названием «Женский вопрос в России», 1893 года издания. Когда я взялась ее сушить, была поражена: страницы в ней были не разрезаны. Понимаете, Алена? В крупнейшей библиотеке Петербурга-Ленинграда за сто лет не нашлось ни одного человека, которому захотелось бы ее прочитать.
На глазах чувствительной Алены выступили слезы: ей было жалко книги. «Как же мне объяснить этому заводскому мастеру, что нужно его жене?» — думала я.
— Вы придете еще поговорить? — спросила я. — О женском вопросе. И вообще.
— Да, — смущенно сказала Алена, утирая глаза. — Конечно приду, интересно с вами. Я думала, вы будете уговаривать меня к Пете вернуться.
«И все-таки пришла! — подумала я. – Значит, хочет, чтобы поуговаривали. У Пети есть шанс».
Работать с Аленой было легко. Она, как губка, впитывала все подряд и всему радовалась: какой, оказывается, мир огромный, и сколько в нем всего интересного. А вот растолковать Пете, что именно он должен регулярно говорить жене и какие поступки совершать, помимо принесения в дом получки и приколачивания полочек... Это было затруднительно, скажем прямо.
Но однажды они пришли вместе, и я поняла, что женский вопрос в их семье как-то решился. А женский вопрос в России... Да бог с ним, сто лет ждал и еще подождет.
Существует аксиома, из которой нет исключений (ведь на то она и аксиома):
"Все, что есть в моей реальности - результат моих подсознательных желаний"
|
| |
| |
|
